Рассказы о прежней жизни (сборник). Николай Самохин

общем, на том отрезке окружения, который надлежало удерживать отцу, я мог маневрировать сколько угодно. Что я и делал. Закончив семилетку, я собрался в мореходное училище и объявил дома о своем решении. Но потом передумал и поступил в металлургический техникум.

      Отец долго удивлялся: почему я не ношу морскую форму? То, что от города Сталинска до ближайшего моря – четыре тысячи километров, его ничуть не настораживало.

      Я бросил техникум и снова пошел в школу, получил аттестат зрелости, уехал в другой город и однажды заявился домой на каникулы в форме студента водного института.

      Отец, решивший, что видит перед собой флотского офицера, одобрительно сказал:

      – Все же добился своего?.. Молодцом!

      Дядьки мои были людьми веселыми и беспечными. Дядя Паша (они после того самоварного погрома скоро помирились с отцом, хотя вместе жить больше не стали) поднимал меня высоко над головой и, указывая на пролетающий аэроплан, спрашивал:

      – Будешь летчиком, Колька?

      – Нет, – отвечал я, – боюсь.

      – А чего ты боишься?

      – Полечу над Абушкой – упаду и утопну.

      Дядя Паша хохотал:

      – Ну, утопнуть не утопнешь, а перемажешься – это точно! – И отступался от меня.

      Я и сам знал к тому времени, что в Абушке утонуть невозможно, но такой ответ был лучшим способом отвязаться от осоавиахимовца дяди Паши.

      Совсем молодой дядя Ваня – брат матери – был так занят ухаживанием за своей тоненькой пухлогубой невестой, что вовсе меня не замечал.

      Гости, приходившие в наш дом, твердили в один голос:

      – Ну, этот артистом будет!

      В то время, перед войной, к нам часто приходили гости. Они снимали пиджаки, рассаживались – нарядные и оживленные – вокруг стола, шумно спорили о чем-то и пели песни:

      По военной дороге

      Шел в борьбе и тревоге

      Боевой восемнадцатый год…

      Находилось дело и для меня. Я взбирался на табуретку и читал стихи про генерала Топтыгина.

      – Артист, артист! – одобрительно говорили гости и бросали в мою глиняную кошку-копилку серебряные монетки.

      Но однажды к нам пришел третий дядька – дядя Кузя. Они о чем-то пошептались с матерью, а потом посадили меня напротив, и мать сказала:

      – Вот дядя Кузя просит у тебя денег взаймы. Ты как – выручишь его?

      – Я тебе их верну, – заторопился дядя Кузя. – С добавкой верну.

      Кошечку ударили молотком – и горка серебра рассыпалась по столу.

      Дядя Кузя уважительно присвистнул:

      – Ай да Никола! Какие деньжищи скопил!.. Быть тебе наркомом финансов.

      Предсказание его, конечно, не сбылось. Сам же дядя Кузя этому способствовал. Целый год он рассчитывался со мной конфетками и мороженым и так развратил меня, что я до сих пор предпочитаю конфетку во рту гривеннику на сберкнижке.

      Естественно, что при таком странном, не от мира сего, папаше и таких ненастойчивых родственниках семейное окружение осуществляла у нас преимущественно