Соло для пистолета с оркестром. Наталья Андреева

вещи, новые побрякушки. Глазов был уверен, что через три дня после покупки, а может, и раньше, жена уже пресытится ею и положит глаз на что-нибудь другое. Такова уж была Светкина натура. Жена загоралась моментально и столь же быстро гасла, добившись желаемого. Так же мгновенно она однажды добилась и Глазова, испортив жизнь и ему, и себе. Дмитрий не мог представить человека, с которым Светлана была бы счастлива.

      Он лениво ковырял вилкой в тарелке и думал о завтрашнем дне. «И зачем ей эти побрякушки? – прикидывал он, уловив, что речь идет о золотой цепочке. – Хочется машину, копила бы на машину. Давно бы уже ездили, как белые люди, а не в общественном транспорте. Может, не была бы такой раздражительной».

      Водительские права у Светланы были. У Дмитрия тоже. Научился водить еще в семнадцать лет, у отца был старенький «Москвич». О собственной машине он мечтал давно, но из-за Светки все не получалось.

      Поужинав, Глазов уселся дочитывать очередную книгу Акима Шевалье и сделал вид, что не замечает, как Светка ходит возле него кругами. Когда время подошло к полуночи и раздраженная его невниманием жена ушла спать, Дмитрий почувствовал облегчение.

      Утром он сбежал из дома раньше, чем она проснулась. В выходные у них было принято долго валяться в постели, и пока Светлана вылеживала до положенных десяти часов, Дмитрий тихонько оделся и выскользнул на улицу.

      Он поймал себя на мысли, что даже не заметил, как наступило лето. Елки-палки! Лето на дворе, а он вырядился в теплый свитер! Когда Глазов был маленьким, то с замиранием сердца ждал смены времен года и вместе с ней перемен в своей жизни. Особенно ждал новогодних праздников, втайне замирая от восторга. И тогда лето казалось Дмитрию маленьким чудом. Но время шло, и душа покрывалась каждым новым прожитым годом, как чешуей. Эти чешуйки наслаивались одна на другую, становились панцирем, пока ему не стало все равно, лето на дворе или осень, тепло или холодно, дождь там идет или снег. Любое время года воспринималось теперь с практической точки зрения: что надо на себя надеть, чтобы не замерзнуть, и все ли вещи в наличии при смене сезона. Раньше за день весны можно было прожить маленькую счастливую жизнь просто потому, что на улице хорошая погода, теперь же за несколько лет не выпадало и крупинки прежнего щенячьего восторга и случайного, ни с чем не связанного счастья.

      Он шел по улице и думал о писателе Акиме Шевалье. И об Андре Никольски, американском режиссере.

      По натуре Дмитрий Глазов не был преобразователем, то есть человеком, мечтающим изменить установленный порядок вещей. Он выслеживал преступников и сажал их в тюрьму не потому, что мечтал очистить общество от скверны. Зачем же так глобально? Он просто делал ту работу, которую был способен делать лучше, чем любую другую. И не задумывался над тем, почему люди совершают преступления. Почему убивают и грабят. Андре Никольски впервые заставил его задуматься. Можно ли четко определить, за что надо наказывать, а за что нет? Если с человеком поступили не нарушая закона, а он все равно чувствует себя смертельно обиженным, как быть? Андре Никольски решил: надо мстить. С другой