Приютки. Лидия Чарская

на досуге, хорошо ли так поступать!

      Павла Артемьевна говорила с плохо скрытым раздражением в голосе, причем птичьи глаза ее поминутно сердито скашивались в сторону наказанной девочки.

      Та, услыша последние слова рукодельной наставницы, заплакала громче, уже в голос, на всю комнату.

      – Перестань, Оня! Покажи мне лучше твой палец! – прозвучал над ее головою знакомый тихий голос горбуньи.

      Елена Дмитриевна бережно взяла маленькую ручонку, внимательно взглянула на уколотый палец и покачала головою.

      Кровь из Ониного пальца сочилась непрерывно, а сам палец распух вдвое против своей обычной величины.

      Горбунья даже в лице изменилась, увидя это.

      – Послушайте, однако, Павла Артемьевна, – сурово сдвинув брови, обратилась она к заведующей рукодельным классом, – так и до антонова огня девочку довести можно.

      – Скажите до могилы лучше! – захохотала та, презрительно передернув плечами.

      Горбунья вспыхнула.

      Полным негодования взглядом окинула она брюнетку и, демонстративно повернув к ней спину, обняла стоявшую у печки Оню и проговорила серьезно:

      – Что ты не хотела работать – это очень дурно, Оня, а что ты палец наколола умышленно, это еще хуже. Надо сейчас же идти в лазарет, попросить Фаину Михайловну перевязать руку и приложить какое-нибудь лекарство к больному месту. Слышишь? Извинись же перед Павлой Артемьевной и идем со мною.

      Наказанная девочка пролепетала что-то вроде: «Простите, Павла Артемьевна», – и поспешила следом за Еленой Дмитриевной в лазарет.

      Глава пятая

      – Ну, что ты тут наковыряла? – послышался недовольный голос над головой Дуни.

      Она со страхом подняла глазенки и встретилась взором с круглыми птичьими глазами Павлы Артемьевны.

      – Батюшки-святители! Вот напутала! Сам домовой не разберет!

      Энергичные брови надзирательницы сжались на переносице, глаза сердито блеснули.

      – Деревенщина, как есть деревенщина! Шва стачать простого не умеет! Неужто не приходилось тебе ничего зашивать? – и брезгливо поджимая губы, Павла Артемьевна выхватила из рук Дуни неумело стаченную по шву тряпочку и разорвала ее снова по шву.

      Едва успела она продеть в иглу новую нитку, как сторож с медалями, встретивший нынче Дуню с Микешкой в передней, вышел в зал и сказал, обращаясь к Павле Артемьевне:

      – Барышня, к вам братец с женой пожаловали. В комнате дожидаются. Просят на минутку.

      – Ага! Сейчас приду! – сразу оживилась та и, вскочив с места с живостью девочки, зашагала к двери. На пороге она остановилась, погрозила пальцем по адресу всех работниц, больших и маленьких, и произнесла своим резким, неприятным голосом:

      – А вы – шить! Слышите? С места не вскакивать и работать до моего прихода. Кто-нибудь из старших присмотрит. Памфилова Женя, ты! С тебя взыщется, если опять шум будет. А я сейчас вернусь. – И скрылась за дверью рабочей комнаты. Вслед за тем произошло нечто совсем неожиданное для Дуни.

      Лишь