Проект «Убийца». Том 2. Анна Петерман

вил водителя. Расплатившись с таксистом, пассажир вышел из машины, даже тактично не хлопнув дверью.

      Он стоял напротив монументально устрашающего здания с белыми колоннами. По центру открытой площади возвышалась над людскими пороками беспристрастная Фемида с мечом, уготованным для виновных, и весами, чья чаша склониться сегодня либо на сторону юношеского красноречия, либо на сторону бессменной власти денег и влияния.

      На фасадах здания по обеим сторонам заняли позиции каменные судии. На украшенном барельефами фронтоне выглядывали злобные горгульи – стражи порядка, которым улыбнулся вошедший в здание человек.

      Он, элегантно поправляя прицепленную к мочке уха обманку в виде тоннеля, без спешки поднимался по лестнице под неодобрительные, осуждающие взгляды. Люди в адвокатских доспехах из льняных пиджаков и накрахмаленных рубашек с отличающимися по тону воротниками считали неприемлемым в гардеробе наличие рваных джинсов, футболки с самодельным принтом заляпанной краски и косухи цвета махагона. Что уже говорить о зелёных волосах, едва касающихся плеч – идеально уложенных только для творческого человека.

      Юноша вошёл в зал суда – в меру шумный, с уже присутствующими истцом, судьёй, секретарём, вооружённой группой репортёров и просто зеваками – вероятно, теми, у кого дома отключили ТВ и Интернет за неуплату, и им приходилось довольствоваться шоу в реальном режиме, покинув родные стены.

      Мужчина в чёрном костюме и с положенным для истца угрюмым выражением лица обернулся в его сторону. Это был человек статный, с идеально уложенной причёской на манер архитектурного строения, гладко выбритый, без изъяна, как и его манеры. Украшенная не только драгоценностями, но и дорогими услугами стилистов и визажистов женщина в траурном платье, больше подходящем для публичной казни в стиле Версаче, не дождавшись ответа от побледневшего застывшего супруга, обернулась тоже. Но с реакцией куда красноречивее и искреннее – звонко вскрикнув, как поражённая громом, она страшно побледнела, схватилась за сердце и рухнула без чувств.

      Поднялась умеренная паника. Вокруг упавшей в обморок женщины засуетились, принесли воды, попытались привести в чувство. Но стоило ей открыть глаза, как к ней подошёл призрак умершего сына, и лежащая перед алтарём правосудия миссис Гаррисон, издав тихий стон, вновь отключилась.

      Было решено вызвать скорую помощь. Несчастную безутешную мать вынесли из зала суда. Но мистер Гаррисон, пускай и похолодевший от нескрываемого ужаса, смотря в глаза мёртвого ребёнка, злостно проскрипел зубами, решив, что его так просто не взять дерзкой выходкой. Сидящая за столом судья – темнокожая женщина средних лет, с редкой сединой и грозным голосом, – обратилась к человеку, заставившему Гаррисонов в ещё не начавшийся процесс стать посмешищем на глазах СМИ.

      – Кто вы?

      – Прошу меня простить. Где мои манеры. Я ответчик. Леон Бёрк.

      Он представился скромно, смотря на судью кротким взглядом, красноречиво утверждающим его непричастность к вызванной экспрессии.

      Страсти улеглись, публику успокоили, и было решено начать судебный процесс без миссис Гаррисон, отказавшейся участвовать в этом фарсе.

      Если бы Калеб Гаррисон был героем комикса или новомодного сериала, Леон Бёрк назвал бы свою выходку без зазрения совести косплеем. С самовлюблённой улыбкой в духе Калеба он занял место ответчика, фривольно раскинул ноги и скатился по спинке стула – ужасно неудобного. Вероятно, неудобства предназначались для «обвиняемого» как потенциально начавшееся наказание, несмотря на все громкие слова о презумпции невиновности.

      Леон был расстроен – он так и не услышал знаменитой фразы: «Встать, суд идёт». Судья уже сидела за столом, порядком уставшая от ещё не начавшегося фарса. Мистер Гаррисон сидел рядом с адвокатом по прямо противоположной стороне – надутый как индюк, смотрящий на него исподлобья, терзающий холеными пальцами позолоченную ручку.

      – Слушается дело Гаррисонов против Леона Бёрка. Слово предоставляется истцу, – лаконично объявил секретарь.

      Замерцали вспышки папарацци. Судя по отсутствию видеокамер, Гаррисоны запретили снимать судебный процесс для телевидения. Вульгарное лицемерие. По количеству затворов журналисты смогут склеить фильм по одним фотографиям. Не говоря уже о том, что каждое слово фиксировалось не только на бумагу, но и диктофон.

      – Мистер Гаррисон требует выплаты компенсации за причинённый моральный ущерб его семьи, – профессионально бесчувственным голосом с толикой скорби донёс позицию адвокат, поднявшись из-за стола истца. – Мой клиент уверен, что мистер Бёрк подставил его сына, намеренно направив на смерть вместо себя, уговорив поменяться одеждой. Я, как адвокат, настаивал на привлечении ответчика к уголовной ответственности за подстрекательство к смерти. Но мистер Гаррисон благородный и великодушный человек. Ему достаточно формальности в виде торжества правосудия без нанесения серьёзных негативных последствий будущему ответчика. Мы требуем выплату в сумме ста тысячи долларов.

      – Добросовестность не допускает, чтобы дважды наказывали за одно и то же[2], –

2

Цитата Гая (ок. 120-е до н. э. – ок. 180 до н. э.), одного из наиболее влиятельных римских юристов, принадлежащего к сабинианской школе.