Царский сплетник. Олег Шелонин

подсказал Виталий.

      – Ну да. Это слово.

      Юноша обратил внимание, что обнаженный торс палача был в многочисленных подпалинах и ожогах.

      – Я так понимаю, инструменты сначала на себе испытывал? – деликатно осведомился он.

      – Не, это я по первости лиходеев неправильно к допросу готовил. Я их каленым железом, а они ножками сучить начинали. Железки на меня отбить норовили. И ведь отбивали! Такие все шустрые оказывались… – наивно удивился палач. – Хорошо, царь-батюшка подсказал, чё делать надо. Таперича злодеям сучить нечем.

      Виталий опустил глаза. К стене были прикованы не только руки, но и ноги.

      – Слышь, сынок, а может, это… все-таки помолчишь, а? – жалобно попросил палач. – Ну хотя бы минут двадцать.

      – А какой мне смысл молчать?

      – Так ежели ты сразу все скажешь, тебя раз-два – и на плаху, а так поживешь еще… минут двадцать. На дыбе повисишь, испанские сапожки примеришь. А уж я расстараюсь. Щипчики самые лучшие возьму. Ноготочки рвать буду – не почувствуешь! А как до плахи дело дойдет, топорик самый лучший подберу. Острый как бритва. Чик, и отмучился. Ну что? Договорились?

      – Нет, не договорились! – решительно мотнул головой Виталий. – Все будет очень просто. Без дыбы, без железа. Ты спрашиваешь, я отвечаю.

      – Да если б я спрашивал… – мечтательно протянул палач.

      Топот множества ног и приглушенные голоса за стеной камеры прервали их беседу.

      – Ваше величество. Я ест заявлят протест!

      – Я тебе заявлю! Ща вот как скипетром-то…

      – Царь-батюшка, – запричитал кто-то, – это же не парадный прием, там обычный разбойник. Зачем вам скипетр и держава?

      – Для солидности. Чтоб заранее трепетал. Пусть знает, собака, на чьих людей руку поднял!

      Дверь с треском распахнулась, и в пыточную стремительным шагом вошел плотно сбитый, крепкий мужичок с державой под мышкой, на ходу размахивая скипетром, словно дубиной. За его спиной развевалась горностаевая мантия, на голове сидела лихо сбитая набекрень корона. Следом за царем в камеру просочился писарь с письменными принадлежностями в руках, высокий господин с лошадиным лицом в сером, явно иноземном кафтане и несколько стрельцов. Виталий с удовольствием освидетельствовал фингалы под глазами стражников, сообразив, чья это работа.

      – Я буду жаловатца! – возмущался господин с лошадиным лицом. – Это ест произвол нат иноземный купец! Я как немецкий посол и глава купеческий гильтий…

      – Слышь, Вилли Шварцович… – сморщился царь.

      – Я ест Вилли Шварцкопф!

      – Да мне до лампады, кого ты там ешь! Достал ты меня! Сказал же, все будет по закону! Сначала дыба, потом плаха. Чего тебе еще надо?

      – Справетливый суд! Дыба – это ест произвол!

      – Произвол – это то, что он на стражников моих напал.

      – Это нато разобратца, кто ест на кого напал!

      – Вот сейчас и разберемся. Малюта, дыбу готовь.

      – А может, сначала