Святой Георгий и гунны. Мурад Аджи

Потому и давалось всё непросто, с напряжением. Чтобы прочитать и осмыслить тайнопись его жития, его эпохи, понадобились годы. Поездки, неожиданные встречи, экспедиции, работа над новыми рукописями, даже неудачи «подпитывали» главный труд моей жизни.

      Опыт, мудрость пришли не сразу, долгой оказалась дорога к Георгию. Мои книги, как вехи, отмечают путь к нему. В этом многолетнем странствии постепенно открывалась взаимосвязь событий, их начало и конец в картине Времени.

      Память сердца живою водой омываю –

      Открывается прошлого тайная суть.

      Столько лжи… Я пишу свои книги, страдая.

      О, ожившая память, полынный мой путь!

      Так сказал один из читателей о моих поисках.

      И в самом деле, постичь тайнопись жизни святого Георгия было непросто. Трудности преодолевал терпением и болью. С каждой новой публикацией все острее чувствовал ответственность за любое сказанное слово. «Полынный мой путь» – так назвал очередную книгу, а это 960 страниц текста. Она стоит в ряду с «Азиатской Европой» – еще 1128 страниц.

      Полынный мой путь…

      Сейчас понимаю, в то далекое странствие позвал меня голос крови. Зов у нее особенный. Удивительный. Слышимый через века! Он передается по наследству, каждому человеку. Теперь твердо знаю, кровь, переходя от отца к сыну (и так из поколения в поколение), помнит прошлое. И когда она просыпается, зовет, происходит невероятное! Кровь та стынет в жилах, ею обливается сердце, воспламеняется память, ее восторги рвутся наружу.

      Кровь, которая кипит и которая вещает, и ее понимают лишь двое – ты и она.

      Что-то подобное случается, но не часто. И это, похоже, случилось со мной. К тому времени я был увлечен страницами собственной родословной. «Кто есть я? Что есть мои корни?» – эти вопросы доступны каждому. Они, собственно, и увлекли меня в мир Великой Степи…

      Я родился и вырос в Москве, окончил университет, защитил диссертацию, а жил со знанием того, что предков и родственников у меня нет, что наш род затерялся где-то на дороге времени. Осталась лишь фамилия, которая началась после 1917 года.

      Прошлое жило в подсознании, среди догадок, рождая порой чувство одинокости и неуюта. А почему, не понимал. К счастью, тогда и заговорил голос крови – тихо, едва слышно. Голос, не знакомый прежде, мягкий, распевный, родной, он наполнял душу радостью. Я прислушивался, как мог, боясь пропустить даже единое слово.

      По его зову поехал на родину предков, в дагестанский Аксай, там и проснулся, словно от чужого сна избавился. Я утешился, отдав сердце этому миру, и вернулся другим человеком: у меня есть родословие, предки, я почувствовал их тепло, и от этой мысли было теплее на душе. Легче стало дышать…

      В Москве засел в Военно-историческом архиве – готовил очерк для журнала «Вокруг света». Аджиевы были далеко не последними людьми в обществе, служили в Собственном Его Императорского Величества Конвое в Петербурге, представляли аристократию Кавказа. Потомственные