Желтый Эскадроль. Александр Галиев

тошнило больше, чем от архитектуры «Элизиума».

      На экране возникли две большие уродливые головы. Головы животных, гуся и оленя. Голова оленя была отделена от туловища и наполовину освежевана, ниже глаз белел крепкий длинный череп. Кожа и грубая шкура местами клочьями свисали с оленьей головы. Взгляд у животного был, однако, живой и блестящий, даже вразумительный, похожий на взгляд человека. Глаз было не два – несколько десятков, раскиданных произвольно по всей уцелевшей голове. Справа от оленя на картине помещался гусь. У него уже была шея, а взгляд его остыл, застекленел и заплыл голубым гноем. Глаз также было много, но еще больше было ртов, они росли друг из друга в его пасти, оказавшейся больше головы соседнего оленя. Из пасти жирным мясным потоком струились языки и торчали ровные мелкие зубы. Обе головы заплыли желтой жидкостью, которая сочилась из пор и отверстий зверей. Я решил, что эта жидкость являлась жиром.

      Елисса напряглась, поджала губы и покрепче взялась за подлокотники. Я не понимал смысла «Братьев», но желание купить эту картину всплыло мгновенно. Конечно, я ее не купил. То было лишь сиюминутное восхищение красочным образом. Елисса точно могла рассказывать о картине, ее жанре и смысле столько, что хватило бы на приличный том. Причем рассказывать не хуже художника. Но я не стал ее спрашивать, увидев ее напряженное лицо. Показ шел дальше.

      Второй картиной была уже знакомая мне работа. «Рука хочет Солнца» возилась по Эскадре уже второй раз, но почему-то ее никто не покупал. Насчет эстетизма этой картины у меня не было сомнений, «Рука…» казалась мне воплощением идеала. Как в плане написания, так и в плане сюжета. Чего еще можно желать абстрактной руке, чем не нашего чудесного органического Солнышка?

      Из зала уже начали выходить люди. Глупые люди, которые будто не знали, на что пришли. Кудесников расхаживал перед экраном, склонив голову и заложив руки за спину. Я знал, художнику нет дела до отдельных личностей, он жаждет не увидеть реакцию большинства, а продать картины меньшинству.

      Внизу холста лежал человек в обычной одежде. Кажется, рабочий. Серая рубашка, холщовые штаны. Он лежал на животе без движения в статичной, казалось, неудобной позе. Быть может, он был мертвым, может, спал, это не важно. А его рука, правая рука, жила своей жизнью. Изогнувшись под невозможным углом, так, что торчала сломанная кость, рука тянулась к органическому Солнцу. Безличное тело человека лежало, скучало и не реагировало ни на что. Рука тянулась и тянулась к органическому Солнцу, желала достать его своими пальцами. От близости органического Солнца кожа начала таять и стекать по пальцам, за кожей поджаривалось мясо. Указательный палец вообще представлял собой голую кость. Это ли не красота? Человек, лежащий статичным мешком картошки, рука, желающая того, что ее убивает, вечное органическое Солнце, которое вообще никак не связано с этим человеком и его рукой… Идиллия. Особенно если учитывать, что золотая звезда занимала почти все пространство картины. Было бы оно действительно таким большим…

      Из