Желтый Эскадроль. Александр Галиев

приплясывали, подпевали, хлопали, но их лица ни на секунду не прояснились, не ожили, глаза так и остались такими же равнодушными и холодными, какие можно обычно найти на лице каждого рабочего.

      Когда песня закончилась, все обратили внимание на весело подпевавшего Краснова и закричали ему наперебой, просили его, чтобы тот заплатил трактирщику за традиционное право разнести заведение в знак победы и веселья. Поручик усмехнулся почти так же злобно, как пел рабочий, и протянул стоявшему тут же трактирщику золотые монеты. В следующую секунду трактир уже разрушался, а песня началась сначала.

      Мы с Туркеловым поспешили уйти, но тут произошло то, что я не мог объяснить. Можно назвать это приступом апатии. Но проблема была куда серьезнее, мне вдруг на все стало наплевать. Машина, фабрика, восстание аннигилянтов, проблемы с Фондом, офицеры… я устал. Надо было покинуть этот город или хотя бы этот бой, ибо он мне надоел. Перед глазами все плыло, голоса моих офицеров звучали будто бы вдалеке. Кажется, в последующие минуты пришло известие, что Иванов победил, взял много пленных, но при этом использовал коробочку с ключом, запустил машину и разнес половину подземной части строения, потому что главным орудием машины были снаряды с белым фосфором, недавно открытым веществом. Как ключ оказался у Иванова – я не знал, но догадывался, что приступ апатии случился еще в проходной, я отдал ему коробку и забыл. Да и черт с ними.

      С большим трудом я потом вспоминал, что случилось на площади. Из недр проходной выехал эскадрольский механический бог. Выехал на своих гусеницах, высотой загораживая и небо, и фабрику, и весь город. К тому времени, кажется, я уже почти не держался на ногах, и Краснову приходилось меня придерживать. Я не слышал, что он мне говорит, я лишь смотрел на машину такими же холодными глазами, как рабочие на своего певца, и внутри меня совершенно ничего не происходило, не было никаких эмоций, я лишь глупо улыбался. К моему удовольствию, апатия странным образом настигла всех, а может, остальные были просто заворожены машиной. Перед механическим монстром бежали сломя голову кучки «зеленых» повстанцев, для чего-то орущих от страха, но машина обладала десятками станковых пулеметов, несколькими тяжелыми орудийными пушками, сравнимыми лишь с корабельными мортирами и большим центральным жерлом, стреляющим зажигательными фосфорными снарядами.

      Машина выглядела черство и бездушно, как и должен выглядеть кусок металла. Ее пробуждал лишь белый химический залп из широкого кратера и недавний слой блестящей серой краски. Машина не выглядела богом, но все солдаты вокруг смотрели на сорокааршинного исполина с содроганием, словно знали, что эта Машина все и закончит. Человеческие машины славили божественную машину. Они были правы, ибо эта Машина уже и была сама по себе всем Эскадролем.

      Все было кончено. Титан поднялся из земли, само земное ядро вышло на поверхность.

      Я уже почти падал, когда мы подняли Машину, но весь органический мир смог лицезреть свое трудолюбивое творение. Я начал думать, что мы создали то, что победит любого бога, пусть и христианского, если он метафизически существует. «Зеленых» уже к тому моменту оставалось мало, не больше двух сотен на весь город, большая часть которых сейчас кучно выбегала из фабрики на дружелюбный обстрел Священного Воинства. В этот момент я смутно осознал,