Рассеять тьму. Екатерина Оленева

винность утренней лазури, налилось густым сумраком; потеряло яркие краски, но взамен приобрело глубину.

      – Мисс Старлинг? – окликнул меня мой проводник. – Поторопитесь! – устало, едва ли не брезгливо, поморщился он. – Министерство проявило неслыханную щедрость, взявшись оплатить вам обучение в Магистратуре Магии. Цените это! Подобный шанс даётся далеко не всем. Пора уже смириться со смертью родителей и жить дальше. Диплом Магистратуры Магии даст вам возможность сделать карьеру и обеспечить безбедное существование. Постарайтесь быть хорошей студенткой.

      Из всего сказанного я услышала лишь одно и горячо возразила:

      – Мои родители не погибли! Они пропали.

      Конфетка в виде гранда со стороны Магического Департамента не могла меня утешить. Боль от потери не проходила, сколько бы мне не твердили, что со временем станет легче.

      Говорили, с этим учишься жить. Я пока и дышала с трудом.

      Но дыши-не дыши, а вперёд иди.

      ***

      Мост возвышался не над рекой, а был перекинут через зияющую густой, мрачной чернотой, пропасть. Он тянулся бесконечно, едва ли не на милю. Замок над ним выглядел несокрушимой крепостью. Мощные, древние, наложенные друг на друга чары чувствовались сами по себе, без дополнительного сканирования. Пока эти чары находились в спящем состоянии, но, если их активировать? Даже думать не хотелось, к каким последствиям это может привести.

      Огромные входные двери распахнулись перед нами с душераздирающим скрипом. Пространство за ними поражало габаритами.

      Величественно. Масштабно. Подавляюще. Атмосфера как в церкви. Или – перед экзаменом.

      Никогда не любила открытые пространства. Там живёт зычное эхо. Если бы у меня был хвост, я бы почтительно его поджала. Всё вокруг дышало надменным холодом, отличалось фундаментальностью и основательностью. Каждый камень дышал историей.

      Историю я люблю. Надменность и снобизм – нет.

      Человек, поднявшийся из-за стола поприветствовать нас, показался мне снобом. Он вызывал такие же противоречивые чувства, что и всё вокруг. Элегантный, с приятными манерами – настоящий джентльмен. Лицо умное, интеллигентное. В синих глазах с хитрым прищуром плескалась жизненная энергия и наблюдательность, что было подозрительно: интеллигенты, по моим наблюдениям, жизненной энергией не плещут.

      – Кай Мэйсон, – представил мужчину адвокат. – Директор Магической Магистратуры и, по совместительству, с учётом трагических обстоятельств, – адвокат напряжённо кашлянул, – ваш опекун.

      Совсем недолго мы в молчании разглядывали друг друга. Что подумал обо мне мой опекун судить не берусь, мне же он с первого взгляда показался человеком сложным. Из тех, про кого говорят – «с двойным дном».

      – Я пойду, – засуетился адвокат, – ладно? Очень спешу. Мне пора.

      Действительно, зачем оставаться? Всё, что от него требовалось, он сделал. Мои переживания – не его компетенция. В его юрисдикции счета моих родителей, а не моя душа.

      – Надеюсь, всё у вас будет хорошо? – переминаясь с ноги на ногу, добавил он на прощание.

      – Не беспокойтесь, – заверил его Кай Мэйсон. – Будет, – натянуто улыбнулся он.

      – Если что-то понадобится, мистер Мэйсон, немедленно обращайтесь. Я всегда к вашим услугам.

      – Благодарю.

      Мужчины, пожав друг другу руки, распрощались.

      – Проходи, Вероника, – дождавшись, когда дверь за моим адвокатом закроется, сказал директор. – Не стой на пороге. Надеюсь, ты быстро обживёшься? Правила у нас тут простые. Со своей стороны, мы стараемся делать всё возможное, чтобы студенты чувствовали себя если и не как дома, то, хотя бы, по возможности, как можно более непринуждённо. Ребята разные, в большинстве своём – славные. Уверен, у тебя будет много подруг.

      Я в это не верила. Откровенно говоря, мне здесь совсем не нравилось.

      Мой собеседник, словно прочитав мои мысли (не исключено что так и было) сочувственно вздохнул:

      – Меня предупредили, что ты ещё не готова смириться с гибелью родителей. Всё ещё оплакиваешь их.

      – Я не уверена, что они погибли.

      – Вероника, – директор тяжело опустился в кресло и направил в мою сторону сочувствующий, но твёрдый взгляд, красноречиво призывающий меня трезво оценивать обстановку, – их экипаж нашли разбитым.

      – И что? Это ничего не значит. Тел не нашли. И вообще… – я тяжело дышала, словно после пробежки, – вы вовсе не обязаны вести со мной душеспасительные беседы. Вы не мой родственник. Вы даже не мой друг. Я вижу вам впервые…

      – Я твой законный опекун.

      – Слово «опекун» лишь обычное министерское крючкотворство, не более того! Плевать я хотела на ваши бумаги, – тихо прорычала я, давая маленькому ручейку гнева, подтачивающего меня все последние дни, просочиться вовне. – Спасибо, что встретили, что уделили минутку, но моя дальнейшая жизнь не ваша забота.

      Я повернулась к двери с твердым намерением покинуть комнату.

      – Вероника! –