Рулетка судьбы. Антон Чиж

теперь в этом сомнений не осталось. Но сейчас важнее было другое.

      – Насколько тщательно осмотрели дом Терновской?

      Нефедьев вынужден был признать, что никак не осматривали. Полагали ведь, что обычная смерть. Пушкин напомнил, что теперь вскрытие должно быть проведено безотлагательно, и покинул участок. Игорь Львович не посмел увязаться с ним. Хотя оказаться в доме Анны Васильевны ему захотелось как никогда…

12

      В глазах стоял мутный туман. Катя Гузова только пыталась понять, куда ее везут, только хотела открыть рот, чтобы закричать и обложить как следует, только маленько оживала, как получала незаметный тычок и снова проваливалась в омут. Городовой замечал быстрое движение мадемуазель, но делал вид, что озирается по сторонам. Когда пролетка встала у полицейского дома в Гнездниковском, Катя свешивалась с рук городового тестом: мягка, молчалива и податлива. Так что пришлось ее маленько встряхнуть. Стоять на своих ногах у Кати не получалось.

      – Куда теперь? – спросил городовой, держа ее под мышкой.

      – На третий этаж, в сыск, – последовала команда.

      Мадемуазель открыла перед ним дверь. Городовой поволок нелегкую ношу.

      …Михаил Аркадьевич вполне обрел себя. Шустовский – лучше любого лекарства, творил чудеса. Начальник сыска вышел в приемную часть безо всякой цели, чтобы не оставаться в кабинете. Где шустовский нашептывал соблазны. Чему поддаваться было нельзя: как известно, излишнее лекарство превращается в яд. К тому же Эфенбах одержал над подчиненными блестящую победу, настояв на своем при выборе, в каком именно игорном доме будут искоренять карточный порок. Как раз там, где он никогда не играл. Настроение его было безоблачным, он уже собрался отправиться на обед. Немного раньше, чем полагалось, но ведь еще Святки… И тут в приемную часть с пыхтением и шумом ввалился городовой, неся на руках нечто обернутое в мех, как показалось Эфенбаху.

      – Это куда посмели, что такое? – в изумлении проговорил он. И был прав. Далеко не каждый день городовые имеют наглость притаскивать в сыск с улицы мертвые тела, как к себе в участок. Вернее сказать: никогда такого не бывало…

      – Ваш бродь, так это вот оне приказали, – ответил городовой, тяжело дыша и мотая головой влево.

      Из-за его спины павой выплыла дама, приняла скульп-турную позу и красиво вознесла руку.

      – В Москве по праздникам без подарков не ходят, так я с подарком!

      В первое мгновение Эфенбах ее не узнал, так она изменилась. Зато во втором счастливо всплеснул руками:

      – Птичка-небыличка наша сладкопевчая! Вернулась! Баронесса! Наша! Раздражайшая! Фон Шталь! Ай, сразила в самое дыхание! Ох, мороз по сердцу! – заливался он, страстно желая сжать в объятиях прелестное создание. Но не мог себе этого позволить. – Да вас же куда там узнать!

      В самом деле, с последней встречи баронесса преобразилась: она стала яркой брюнеткой. Черной, как крыло ворона. Как ночь… Как бездонное озеро… Ну и так далее. Ничто так не меняет женщину, как тщательно подобранная черная краска.

      – И я