Охотник. Эндрю Мэйн

припомнить все, что знаю о коровах, – немногое, но достаточно, чтобы сообразить, что произошло. Я отодвигаю от себя фотографию. Может, это все-таки проверка?

      – Что вы предпочитаете – сразу ответ или путь к ответу?

      – Путь?..

      – Да. Ход моих размышлений.

      Гленн ухмыляется.

      – Ладно, профессор, укажите мне путь.

      – Я уже говорил, что занимаюсь системами. ДНК – система. Клетка, тело, пруд, планета – все это системы. Все мы функционируем в различных системах. Ну и что за система у нас здесь? – Я подвигаю к нему фотографию.

      – Укусы койотов указывают на то, что корова стала элементом пищевой цепочки.

      – Конечно. А еще? Какая еще система? – Я указываю на царапины на шее. – Откуда они взялись? То же самое было у других животных?

      – Да, и…

      – Могу предположить, что у овец, – перебиваю я его. – У свиней и у лошадей – нет. Правильно?

      – Правильно.

      – Раз так, ответ напрашивается сам собой.

      – Сам собой?.. Какой же?

      – Койоты.

      – Но царапины?

      – Все названные мной животные принадлежат к одной системе. Как она называется?

      – Ферма, – отвечает Гленн.

      – А точнее?

      – Ранчо?

      – Да. А что превращает ранчо в ранчо?

      До него наконец доходит.

      – Как правило, забор.

      – Ограждение из колючей проволоки, которое служит границей системы. И это как раз для коров и овец. Для лошадей – низковато, а свиньи могут сделать подкоп. Так что жертвами становятся только те животные, которых останавливает колючая проволока: овцы и коровы.

      – Значит, они застревают из-за проволоки, а потом до них добираются койоты?

      – Возможно. Не исключено, что койоты научились загонять их в сторону забора. Корова ранится о колючую проволоку, но не застревает, а бежит, пока не истечет кровью. И может оказаться на приличном расстоянии от того места, где она зацепилась за изгородь.

      – Впечатляет. Так что для меня вы все-таки гений. – Эта его похвала явно неспроста. Он похлопывает по стопке папок. – Здесь случайные дела. Мне бы хотелось, чтобы вы их просмотрели, и, может, у вас возникнут какие-то «научные» соображения.

      Он пододвигает мне папки, но я к ним не прикасаюсь.

      – Я здесь для этого?

      – Сделайте мне одолжение, профессор. Поверьте, с остальными здесь не так приятно иметь дело, как со мной.

      Я решил, что мне совершенно не хочется выяснять, что он имеет в виду. Насколько я понимаю, обвинить меня не в чем, а потому можно ему уступить – несколько сделанных мной выводов не должны стать проблемой. Я на все готов, лишь бы скорее отсюда убраться.

      Передо мной две дюжины фотографий трупов, кровавых отпечатков ладоней и каких-то случайных предметов. На них как минимум три разных человека: пожилая женщина, выглядящая так, словно ее избили до смерти; мужчина с порезами и колотыми ранами, окровавленная молодая женщина, чье лицо нельзя различить ни на одном снимке.

      Стопка фотографий окровавленной одежды, сотовых телефонов, денег,