Таёжная кладовая. Сибирские сказы. Таисья Пьянкова

знали такую Иванову слабость. К его приходу уж и на прилавки сластей понасыпливали, и по стенам добра понавешивали. Ребятня всякий раз пугалась такого избытка, за дверь пятилась. Да купцы посылали приказчиков загонять пуганых обратно.

      Вот и начинались в лавке смех да веселье, прикидки да примерки. Нашумятся вволю, навыбираются, налюбуются собою ребята, напоследок Недоля их леденцами одарит, по новым карманам пряников насуёт и отпустит к матерям. Потом поклонится деревне у поскотины и дальше идёт по земле, приглаживать своим трудом нечёсаную бедняцкую жизнь.

      Придёт, бывало, тот Недоля в какую деревню – вроде всем именины принесёт. Вроде после горячей бани поставит кружку ядрёного кваса.

      Не то чтобы сразу полегчала у людей жизнь. Нет! Просто податливей становилась та лямка, которую приходилось тянуть им до гробовой доски.

      И всегда-то был Иван среди народа, и повсюду ходил Иван один. А ведь всякому человеку милее жизнь тогда, когда он вокруг себя нажитое видит: корова, скажем, во дворе, лошадёнка стоит, телега, в избе глазастые ребятишки на широкой печи – это понятно! А когда нету в доме никакой беды, так и повеселиться можно. У Ивана же, как говорится, придись проснуться – надо бежать людей звать, чтобы разбудили…

      Вроде бы не от своей матери человек родился, вроде живёт от полной отдачи жизнью весенней земли. Оттого-то люди и звали Ивана Недолей.

      И вот случись Недоле завернуть в бойкую деревню, где стояла государева контора по закупу золота, пушнины. Тут же и орехи принимали на масло, и живицу на канифоль. А конторщиком был Кузьма Ермилов.

      Он, когда из Расеи к нам в Сибирь на Тару пожаловал, широко раскатился на новом-то месте насчёт зуботычин да господской власти. Только наши люди – не портки, не опояской держать их надо, а умом! Скоро того Кузьму приструнили. По кочетной же его задиристости ещё и наградили прозванием липким: никто не стал его кликать иначе, как Задеруйка.

      Однако свинья способна и на дерьме жиреть. От казны стал Задеруйка малость приворовывать, добытчика ошельмовать не задумывался. Народ у нас долготерпный. Ему хоть по локоть руку в карман запускай – только от щекотки морщится. Уж тогда хватится, когда голым катится.

      Ещё Задеруйка тем был в округе заметен, что имел при себе в крепости девку Ланку. Он её в Сибирь-то к нам с матерью из Расеи привёз. Мать у Ланки вскорости померла чахоткою, а девка осталась в Задеруйкином доме стряпкою да ключницей. Да и всюду была она горазда: и в поле, и в мяле, и в лес по дрова. А когда Задеруйка с приказчиками из дома по закупам уезжали, так Ланка за них и таёжную добычу принимала. Такого случая добытчики только и ждали, поскольку не умела девка морочить людям головы.

      Задеруйка возвернётся домой, шумит на Ланку:

      – Опять ты мне тут, Ланида, наконторила! – Но бить не бил: заступников у неё в деревне много развелось. Могли бы Задеруйке и «спасибочко» сказать в тёмном месте.

      Заступников-то много, а женихов нет. Задеруйка таковой заслон вокруг Ланки поставил:

      – Кто надумает Ланку в жёны