Последняя крепость. Юрий Никитин

городе?

      – Да, – ответила она. – В двух кварталах. Но вы… необыкновенный человек! Как вы ее сразу раскусили! Вы, наверное, из МОССАДа?

      Он улыбнулся, в ее голосе такая страстная надежда, что он окажется из этой сверхзасекреченной организации, что просто нечестно переубеждать, но он ответил абсолютно правдиво:

      – Нет, я не из МОССАДа. Кстати, меня зовут Стивен.

      – А я – Мария, – ответила она. – Мария Голдман. Ладно, если вы даже из МОССАДа, разве скажете?

      – Логично, – согласился он. – Пойдемте отсюда. А то нас загребут для лечения от психических травм.

      Она кивнула, выражение глаз изменилось.

      – Да, так может сказать только американец.

      – Почему? А вас разве не лечат?

      – Только по серьезным причинам. Это у вас по любому поводу. И без повода тоже.

      Участок улицы уже оцеплен полицией, их остановили, Стивен приготовился к долгим и неприятным объяснениям, однако полицейские лишь спросили, уверены ли, что могут о себе позаботиться сами. Стивен заверил, что могут, они с женой – круто сваренные, но все равно удивился, с какой легкостью их отпустили.

      Все еще дикий первобытный мир, мелькнула мысль. Как было у первых поселенцев Америки, те тоже не знали специализированных лечебниц по психологической реабилитации.

      Странно только, что в Америке евреи настроили этих лечебниц, а в Израиле их как будто и вовсе нет.

      Мария легко поднырнула под желтую ленту оцепления, Стивен посматривал на ее окаменевшее лицо, в древне-диких глазах сверкает понятная жажда убийства. Здесь, вспомнил он, на этой древней земле родилось знаменитое: око за око, зуб за зуб, и сколько бы последующее христианство ни опровергало, ни насаждало свои более гуманные нормы, человечество предпочитает негласно придерживаться этой понятной своей справедливостью формулы: убийц – убить!

      – Пойдем, – сказал он настойчиво, – теперь этим людям лучше нас помогут медики.

      – А этим? – спросила она.

      За огороженной лентой, которую охраняет полиция и набежавшие со всех сторон военные, толпится народ, там крики, плач, проклятия, а внутри ограждения над трупами склонились те, кто чудом выжил: мать над убитым ребенком, парень с залитым кровью лицом над девушкой, у которой вырвало плечо и половину грудной клетки. Санитары его пытались поднять и увести, но он прижал труп к груди и ничего не слышал, не видел, не чувствовал, кроме своего безутешного горя.

      – Пойдем, – повторил он.

      Марию пришлось буквально уводить силой, она то и дело останавливалась, на ее лице такая ярость, что он не раз ощущал рядом с собой жрицу, которая бестрепетно вскрывает грудь очередного пленника на жертвенном алтаре и вырывает оттуда еще бьющееся сердце, под крики толпы вздымая его над головой в окровавленной ладони.

      – Господи, – проговорил он, подпустив в голос малость испуга, самую малость, – что за страна, что позволяет у себя такое? Куда смотрит полиция?

      Она сказала сквозь зубы со сдержанной яростью:

      – Это единственная