Сирота. Максим Горький

! – укоряла их одна из четырёх женщин, окружавших священника.

      Одна держала зонт над его головой и сама плотно жалась к его боку, стараясь укрыться от дождя, мелкого, как пыль.

      – Погоди, мать, не толкайся! – говорил священник, внушительно приподнимая кверху правую руку. – Ну, за пятиалтынный везёте?

      – Ах, какие вы жадные! – огорчённо восклицала матушка, нетерпеливо переступая по грязи с ноги на ногу. На её худом лице с большими круглыми глазами пылало негодование, и она, высоко подобрав свою юбку, так нетерпеливо дёргала её, точно хотела бежать.

      – Далеко ли тут? – говорила она, убедительно качая головой. – Вы подумайте – далеко ли?

      Но извозчики не хотели думать. Ожесточённо дёргая вожжами и раскачиваясь на козлах, они кричали, перебивая друг друга:

      – Помилуйте, батюшка! Не торгуйтесь, матушка! Пожалуйте! Притом же – за упокой души…

      Дьякон, псаломщик с крестом в руках и ещё три женщины, укутанные в большие платки, тоже возмущались жадностью извозчиков и ревностно поддерживали оживление торга. Они очень шумели пред входом в обитель вечного покоя, и холодный ветер, точно желая скорее прогнать их, сбрасывал им на плечи крупные капли дождя с ветвей берёз и лип, уныло осенявших каменную ограду кладбища…

      Нищие, в грязных и мокрых лохмотьях, окружали этих людей и, разбрызгивая грязь своей тяжёлой обувью, болезненно и назойливо ныли:

      – Подайте Христа-а ра-ади…

      – Копеечку за упокой её душеньки – пода-айте!

      – Поминаючи усопшую…

      – Фу, какие ненасытные! – кричала матушка, высовывая голову из-под зонта. – Да ведь вам уже подали… ведь получили вы по баранке… Ай-я-яй! Как вам не стыдно!