Рубины леди Гамильтон. Алина Егорова

У нас с ним разница – два с половиной года. Какая из него нянька? Тем не менее мать не боялась нас вдвоем на улицу отпускать. Мы гуляли в своем дворе и в соседний на карусели ходили, а как подросли, так и вовсе по всему району бродить стали. И ничего с нами не случалось.

      – То есть ты хочешь сказать, что этот нож родом из детства?

      – Похоже на то. И еще хочу обратить внимание на рисунок на рукоятке. Скорее всего, это надпись. Такие буквы я видел на одной картине, привезенной моим знакомым из Африки.

      – Ну и что же там написано?

      – Ишь, какой быстрый! Я тебе не переводчик с черт-те какого на русский. Хочешь получить результат, наберись терпения.

      – Ладно, ладно, я все понял. Как бы нам ускорить процесс? – льстиво улыбнулся Антон.

      – Всем бы вам ускорить. Через десятку!

      – Понял – не дурак.

      Ближайший к управлению гастроном находился в десятом доме по Подьяческой улице. Его оперативники и прозвали «десяткой» и часто покупали там всякую съестную всячину для экспертов, чтобы побыстрее получить от них заключение.

      – Ну, это не обязательно, – театрально изобразил смущение Николай, когда Юрасов вернулся с подношениями. Капитан держал в руке бутылку «Старого Кенигсберга» и пачку печенья с малиновой прослойкой. – Печенье не обязательно, говорю.

      – Это я себе к чаю взял, – пояснил Антон.

Вика

      Вику считали слегка придурковатой. Всегда. Нет, она не обижалась. Во-первых, уже привыкла, а во-вторых, на правду не обижаются. Для мужчин Вика была «прелесть, какая дурочка», дамы же, наблюдая рядом с ней очередного поклонника, язвительно говорили: «Дурам везет!» В жизни Вике скорее не везло, чем везло. Отец отсутствовал напрочь, мать работала посудомойкой в школьной столовой. И, что совсем плохо, в столовой той школы, где училась Вика. Сначала девочка этим очень гордилась – не каждый мог на перемене сбегать к маме, а она могла. Когда их класс обедал, Вика всем гордо говорила: это моя мама! Она показывала ручонкой в сторону приемки грязной посуды, где стояла женщина в белом халате работника общепита. «Ну и дура!» – сказала Маринка. У Маринки мама работала бухгалтером и с утра до позднего вечера пропадала в офисе. Ее даже на линейку в первый класс привела бабушка. Тогда Маринка назвала Вику дурой из обиды, но оказалась не так уж не права. Позже, когда Вика стала постарше, она узнала, что быть посудомойкой плохо. Ей этого никто не объяснял, она сама все поняла – по интонациям, с которыми взрослые и подражавшие им дети отзывались об этой профессии. Стало понятно плохо скрываемое брезгливое отношение учителей, которое они проявляли к Вике. Она-то думала, что это все из-за ее не слишком смирного поведения и плохого прилежания в учебе. А оказалось… Так мерзко, горько и ужасно больно. Ее словно бы при всех отхлестали по лицу! С этим пониманием весь мир для Вики вдруг перевернулся и из радостно-светлого стал неуютным и колючим. Краснов – еще тот оболтус, разгильдяй, с вечно невыученными уроками, забытыми тетрадями и формой для физкультуры,