Карибский флай. Святослав Саражин

ла. Автор не понаслышке знаком с жизнью на острове в Атлантическом океане, который утопает в зелени пальм, окружён коралловыми рифами и обласкан жарким тропическим солнцем.

      Заварите чашечку ароматного кофе, вдохните его запах, закройте глаза.

      Прислушайтесь… слышите? Это шум прибоя могучего Атлантического океана.

      И, возможно, вы услышите вздох. Вздох ручного змея по имени Мачо, который так любил смотреть на закат карибского солнца.

      Или стрекот миниатюрных крыльев колибри, который окружает вас, стоит выйти утром на террасу, утопающую в тропической зелени.

      Прокатиться с автором на лодке в поиске влюблённых китов или полюбоваться на милую ящерку-геккона Машку, живущую за картиной на стене.

      Или прокатиться на общественном транспорте под названием гуа-гуа к пляжу, красивее которого не найти на карте нашей планеты.

      Пройтись с добрым батумским псом по имени Толстый Чико за горячим хачапури в подвальчик неподалёку или ощутить тёплую грусть, прогуливаясь по парижскому кладбищу Пер-Лашез.

      Вы не останетесь равнодушными. Хорошее настроение обеспеченно.

      Хорошего вам полёта с автором «Карибского флая» Святославом Саражиным по дорогам и странам, с душевной стороны.

      Карибский флай!

      

ентябрь. В Москве унылый дождик и холодно. Домодедово провожает меня в Доминикану. Всего-то одиннадцать часов над Атлантикой, и мы приземляемся на остров. Опытные пассажиры шуршат шортами, сланцами и майками – переодеваются, я же жду, когда меня выпустят из этой летающей трубы. И вот впереди свет в конце тоннеля. Выхожу в проём и… дышать нечем – это сауна. Мгновенно покрываюсь потом, и это будет продолжаться без малого пять лет. Жарко – это не то слово. Раскалённая полоса, чёрные люди, незнакомая, но приятная на слух испанская речь. Все проходят контроль. Где-то задорно стучит барабан в латиноамериканских ритмах.

      Людей быстро разбирают отели и таксисты. Остаюсь один. Меня ждёт аэротакси, чтобы доставить на полуостров, где планирую поселиться. Кое-как нахожу частный аэродром, прилегающий к основному. Подходит опрятно одетый доминиканец, и язык жестов помогает понять друг друга, так как тогда испанский я не знал, а английский язык, по-видимому, не его сильная сторона. Прохожу местный таможенный контроль, который заключается в том, что латиноамериканская женщина плотной наружности в форме хлопнула меня по попе и с улыбкой что-то сказала… Это новый опыт для меня. Но контроль пройден, и вот уже иду по раскалённой полосе к маленьким самолётикам. Не так всё и страшно, нормальный двухвинтовой… но мы проходим мимо. Ну и этот ничего, с небольшой автобус… и тоже не мой.

      И тут я понимаю, что мы идём к НЕМУ! У вашего знакомого или друга был очень-очень старый жигулёнок? Ну, совсем старый – потрескавшаяся краска местами облупилась, приспущенное колесо, тусклые и уставшие стёкла?

      Именно к такому «жигулёнку» мы и подходили, только он был с крыльями и выглядел очень уставшим. Встречал нас худенький пилот, одетый в форму лётчика, правда, без фуражки. Посмотрел на мой гиппопотамский чемодан, сказал обычную доминиканскую фразу: «Ай-йа-яй», покачал головой и открыл малюсенькую дверцу где-то в попе самолётика. Покачал головой, видимо понимая, что чемодан, который занимает половину этого агрегата, точно не войдёт в это отверстие. И начал запихивать его на заднее сиденье самолёта.

      Вы сидели в машине Porsche 911 первого поколения на заднем сиденьи? Так вот, это такая узенькая и неудобная табуреточка. В этом кузнечике было то же самое. Кое-как запихнув чемодан, пилот показал мне на место возле своего кресла. Впечатление, что я сижу в жигулёнке 40-летней выдержки, было полным. Приборная панель с трещинами в пластике, желтоватые стёкла, прикрученная проволокой ручка дверцы.

      Сказать, что я фанат полётов, – это ничего не сказать. Летать я не люблю. Но тут… Пилот, видимо, делал предполётный осмотр своего механизма, и я периодически слышал его: «Ай-йа-яй». С моей стороны он потрогал крыло, покачал его из стороны в сторону, удручённо помотал головой, поймал мой полный ужаса взгляд и поспешил поднять большой палец вверх, заверяя меня в отличном состоянии этого чуда. Скажу вам, что он меня не убедил. Сел в кресло и показал жестами, что нужно изо всех сил хлопнуть дверцей. Ну, это я умел, – вспомните про жигуль, – я много таких перевидал. Дверца закрылась, и карибский авиатор, перегнувшись через меня, накинул петельку из проволоки на какой-то самодельный стопор. Ну, чтобы я не выпал случаем по дороге.

      Что-то дёргая, включая, переключая и бормоча себе под нос: «Каброн, куньё, мьерда» (нехорошие слова, как я узнал потом), он ЗАВЁЛСЯ… и боком, подрагивая и скрипя, мы поднялись в воздух.

      Прекрасная картина. Голубое небо с пёрышками белоснежных облаков, синий океан с барашками пены и… и… пилот, увлечённо ковыряющий свою ноздрю. О, Мадре Святая Богородица Мария! Уловив мой взгляд, наполненный муками, он движением другой руки изобразил международный знак «О’кей», не прекращая при этом увлекательные раскопки.

      Пару раз наш самолётик чихал и кашлял, и пилот,