Кирилка. Максим Горький

      – Ах ты чёрт, – кажись, тронулась!

      – Ну?

      – А право… как будто идет…

      – Гони скорее!

      – Э-эх ты, мар-рмаладина!

      Коротенькое и толстое животное, с ослиными ушами и шерстью пуделя, от удара кнутовищем по его крупу отскочило в сторону с дороги, остановилось и, перебирая на месте ногами, обиженно закачало головой.

      – Н-но, я тебе пококетничаю! – крикнул Исай, дергая вожжами.

      Псаломщик Исай Мякинников – уродливый человек, сорока лет от роду. На левой щеке и под челюстью у него росла рыжая борода, а на правой вздулась огромная кила, – она, закрыв ему глаз, опускалась морщинистым мешком на плечо. Отчаянный пьяница, недурной философ и насмешник, он вез меня к своему родному брату и моему товарищу, сельскому учителю, умиравшему от чахотки. За пять часов времени мы не проехали и двадцати верст, потому что дорога была скверная, а то фантастическое животное, которое везло нас, имело дурной характер. Исай называл его шишигой, жёрновом, ступой и другими странными именами, причем каждое из них одинаково шло к этому коню, метко подчеркивая ту или иную из особенностей его внешности и характера. И среди людей часто встречаются такие же сложные существа, которых как ни назови, всё будет впору, лишь имя человека к ним нейдет.

      Над нами нависло серое небо, сплошь покрытое тучами, вокруг распростерлись луга в темных пятнах проталин. Впереди, верстах в трех, возвышались синеватые холмы горного берега Волги, тяжелое небо опиралось на них. Река была невидима за косматой гривой прибрежных кустов. С юга дул ветер, вода в лужах морщилась и гримасничала, в воздухе метался скучный, сырой звук, – хлюпала грязь под ногами лошади…

      – Задержит нас река, – говорил Исай, подпрыгивая на козлах. – А Яков не дождется и помрет… тогда из всего нашего странствия выйдет одно бесполезное ут-руждение плоти… Но ежели мы и застанем его в живых – какая польза? Одна помеха и больше ничего… в час смертный не следует торчать пред глазами отходящего, нужно оставить человека одного, дабы не отводить его взгляда вовнутрь себя на предмет посторонний… В час смертный человек должен смотреть в глубину своего сердца, а не на пустяки, ибо живой для умирающего есть пустяк и лишний предмет… Положим, оно так уж полагается законом жизни, чтобы у одра предстояли близкие покидающего юдоль сию… но ежели рассуждать с употреблением разума, а не мозгом пяток наших, то опять-таки окажется, что в этом обычае нет пользы ни живым, ни мертвым, а одно излишество в терзании сердца. Живой не должен и вспоминать о том, что есть смерть и ждет его она… Живому это вредно, потому что отемняет радости… Ты, чёртов пест! Играй ногами веселей!.. Н-но!..

      Исай говорил однотонно, густым, сиплым голосом, и его нелепая, длинная фигура, закутанная в широкий, дырявый рыжий армяк, неуклюже болталась на козлах, подпрыгивая, перегибаясь с боку на бок, кланяясь и откидываясь назад. Широкополая черная шляпа, подарок батюшки, была привязана тесемками под бородой, и ветер бросал в лицо Исая концы тесемок Псаломщик тряс острой головой, шляпа съезжала ему на глаза, полы армяка раздувались от ветра.

      Исай вертелся, ежился, ругался, а я, глядя на него, думал о том, как много человек тратит энергии на борьбу с мелочами. Если б нас не одолевали гнусные черви мелких будничных зол, – мы легко раздавили бы страшных змей наших несчастий.

      – Идет! – уныло воскликнул Исай.

      – Видишь?

      – Вижу в кустах лошадей, и люди около них… Значит – нет езды!

      – Может быть, как-нибудь переправимся.

      – Толкуй! Известно, переправимся… когда лед пройдет. А до той поры что будем делать? То-то… И потом – есть я хочу! Так я хочу есть, что даже сказать этого невозможно простым языком. Говорил я тебе – давай закусим…

      Нет, вези… На, привез!..

      – Есть и мне хочется… Ты ничего не взял с собой?

      – Ежели я позабыл! – сердито ответил Исай.

      Выглядывая из-за его спины, я видел коляску, запряженную тройкой лошадей, и плетеный шарабан парой. Лошади смотрели навстречу нам, а около них стояли какие-то фигуры: одна высокая, с рыжими усами, в фуражке с красным околышем, другая – в черном длиннополом сюртуке на меху.

      – Земский начальник Сущов, а это мельник Мамаев, – пробормотал Исай вполоборота ко мне и почтительным тоном приказал своему коню: – Тпру, радетель… Опоздали мы, стало быть? – сдвинув с головы шляпу, обратился он к толстому кучеру, стоявшему у тройки.

      Кучер хмуро взглянул на его голый яйцеобразный череп и молча отвернулся в сторону.

      – Не потрафили, – улыбаясь, ответил купец Мамаев, низенький и полный человек с красным лицом и мошеннически ласковыми глазами.

      Земский начальник, облокотясь на крыло коляски, курил и крутил ус, исподлобья поглядывая на нас Тут было еще двое людей: кучер Мамаева, рослый малый с кудрявыми волосами и с огромным ртом, и мужичонка на кривых ногах, в рваном полушубке, туго подпоясанный, перегнувшийся вперед и как бы застывший в поклоне нам. Маленькое, сморщенное лицо его поросло редкой серой бородкой, глаза спрятаны в мешках морщин, тонкие