Чашечка кофе. Рассказы о приходе и о себе. священник Александр Дьяченко

почему русские почти не улыбаются? Мы, каталонцы, улыбаемся, а вы нет.

      – Наверное, потому, что вы многое уже забыли и мало что знаете, – ответила ему русская жена. – Мы ничего не забыли и много что знаем. А как известно, «во многом знании много печали».

      Часть 1. Родословная

      Старый диакон

      Наш духовник отец Андрей, уважаемый митрофорный протоиерей, недавно рассказывал об опыте своих первых лет священства. Сразу по окончании семинарии он стал сотрудником тогдашнего издательского отдела, руководил которым владыка Питирим (Нечаев). Он же впоследствии и рукополагал Андрея во пресвитеры.

      Владыка Питирим, тогда он был в сане архиепископа, считал себя ответственным за каждого ставленника, который выходил в священство из-под его руки. Несмотря на постоянную занятость, он находил минуту, собирал молодых батюшек и устраивал чаепитие, всякий раз делясь с ними чем-нибудь полезным из своего собственного жизненного опыта.

      – Больше всего, – говорит отец Андрей, – мы любили его воспоминания о старых священниках, которых успел застать будущий владыка. Некоторые из них еще дореволюционного времени рукоположения, кто-то прошел через советские концлагеря.

      Они мало что о себе рассказывали. Тогда вообще мало кто о чем рассказывал или делился с окружающими своими мыслями и чувствами. Время такое было. Люди больше предпочитали молчать.

      «Мы учились у них опыту веры по их отношению к своим священническим обязанностям. Даже просто по тому, как они облачались в священнические одежды, как подходили к престолу. Как трепетно они служили. Мы, молодежь, – продолжал владыка, – украдкой наблюдали за выражением их лиц во время службы. Перед началом смотришь, перед тобой обыкновенный старик. Но стоило только прозвучать: „Благословенно царство Отца и Сына и Святаго Духа…“ – и все, и нет того простодушного старика. Преображаясь на глазах, перед престолом вырастает духовная глыба. Глыба, которую не сдвинули с места ни унижения, ни тяжелые работы, ни даже страх насильственной смерти.

      Помню, приходил на службы в Елоховский собор один старенький, больной протодиакон. Шел тяжело, обычно опираясь на палочку. После многих лет, проведенных в местах заключения где-то далеко на севере, у него развилась астма. Он тяжело дышал, но всякий раз, когда ему только позволяло здоровье, отправлялся служить литургию.

      Сил у него хватало только на то, чтобы за всю службу один-единственный раз выйти на амвон и произнести великую ектению. Я смотрел на то, как он сосредотачивался, откладывал в сторону тросточку и решительным шагом выходил на солею. Подойдя к царским вратам, останавливался и начинал:

      – Миром Господу помолимся…

      Никогда больше я не слышал, чтобы еще кто-нибудь произносил эти двенадцать прошений мирной ектении так, как произносил этот человек. Казалось, будто его голос звучит отовсюду. И слева от меня, и справа. Он звенел высоко в куполе, отражался от стен, обрушиваясь на человека со всех сторон. Даже каменный пол и тот не оставался в стороне, но тоже резонировал и звучал.

      Как я любил эти минуты! „Любил“, наверное, здесь неподходящее слово. Я благодарил Бога за то, что Он дал мне услышать этот голос, и в благоговении вытягивался перед ним в струнку.

      Потом старый диакон возвращался в алтарь. Силы его оставляли. Он садился на приготовленный для него стульчик и, опираясь все на ту же тросточку, молился. До сих пор передо мной лицо этого праведника.

      Вдруг однажды он перестал приходить на службы, а потом мы узнали, что нашего старичка разбил паралич. Все, что он теперь мог – лежать и молиться, и то лишь про себя. Язык ему больше не подчинялся. Так он проболел несколько месяцев и скончался. Но перед смертью – это его матушка на поминках рассказывала – пришел в себя. И вдруг отчетливо, четко произнес:

      – Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

      Глаза закрыл и уснул уже навсегда».

      Вестник

      На Преображение Господне, отслужив литургию, поехал в другое село, в храм к нашим ближайшим соседям. Накануне отец благочинный позвонил и благословил меня принять участие в отпевании бывшего настоятеля этого храма отца Агафона. На покой тот ушел лет пятнадцать назад, но я еще застал его служащим священником. Близко мы с ним не соприкасались, но сослужить приходилось. Много лет я о нем ничего не слышал, думал, что отец Агафон уже помер, ан нет, оказалось, батюшка дожил до восьмидесяти восьми годов и скончался в доме для престарелых.

      На отпевание отца Агафона я опоздал, потому как после праздничной литургии отпевал еще и у себя в храме.

      Приезжаю в соседнее село. Тамошняя церковь стоит отдельно от жилых домов в окружении огромного действующего кладбища. Здесь же и дом священника. Получается, что живет человек прямо посреди могил вместе с матушкой и детьми.

      Как-то я его спросил:

      – Бать, не страшно, покойники по ночам не беспокоят?

      Отец Петр рассмеялся:

      – Однажды владыка задал такой же вопрос моему духовнику. Его тогда из городского храма