Волк и семеро козлов. Владимир Колычев

Ролан выволок бомжа на середину камеры, сбил с ног, пяткой ударил в живот.

      – Бить буду, пока не сдохнешь!

      – Не надо! – жалобно прохрипел перепуганный бомж.

      – А я сказал, сдохнешь! Давай шмотье свое стирай, падла! И сам в баню!..

      Камера была обрудована умывальником, но вода в кране текла только холодная. Зато имелось хозяйственное мыло, которым Ролан для острастки швырнул в бомжа.

      – Урою, мразь, если вонять будешь!

      Ролан ощущал себя человеком-оборотнем. В его жизни снова наступила ночь, и он превращался в лютого волка. И клыки вдруг прорезались, и когти, и сознание, казалось, зарастает дремучей шерстью.

      Бомж разделся до трусов, расстелил на полу свою одежду, намочил ее и стал натирать мылом. Время от времени Ролан подгонял его, когда словами, а иной раз и пинками. В конце концов одежда была кое-как выстирана, выполоскана и разложена для просушки на втором ярусе нар. Дальше пошло веселее. Бомж долго стоял перед краном, не решаясь набрать в ладони воды, чтобы растереть ее по телу. Но Ролан помог ему – наполнил тазик для мытья полов и окатил его водой с ног до головы. Дальше бомж делал все сам…

      Одежда постирана, тело вымыто, но бомжацкая вонь еще долго витала в камере. Зато к утру остался только запах прелой, не совсем просохшей материи. Ролан избавил камеру от зловония, но в тот же день камера избавилась от него самого.

      Бомж и спившийся интеллигент остались на нарах, а его вместе с тремя заключенными вывели во двор, где у открытых дверей автозака со скучающим видом стоял молодой розоволицый сержант в милицейском камуфляже и с резиновой палкой, которой он легонько постукивал по ладони левой руки. На откормленном лице играла пренебрежительная ухмылка, призванная убедить заключенных в том, что ее обладатель должен восприниматься не иначе как царь и бог.

      – Че скалишься, клоун? – презрительно хмыкнул угрюмого вида мужчина лет сорока с массивной головой и нездоровым цветом лица.

      Казалось, голова его была настолько тяжела, что не могла держаться на отнюдь не тонкой шее. Он низко опустил ее, исподлобья глядя на сержанта. Мужик и сам был не хилого телосложения, плотным, широким в кости, и уверенно стоял на слегка разведенных в стороны ногах.

      – Кто клоун? – в замешательстве и даже беспомощно вскрикнул сержант.

      Он сделал шаг вперед, но его показная резкость ничуть не испугала заключенного. Он лишь криво усмехнулся и сплюнул сержанту под ноги. В приступе бессилия парень замахнулся дубиной, но начальственный окрик осадил его:

      – Отставить!

      Из дверей изолятора временного содержания с папками личных дел под мышками вышел низкорослый прапорщик с глазками-бусинками на заплывшем жирком лице.

      – Давай всех в машину, поехали! – направляясь к кабине автозака, скомандовал он.

      Но его самого остановил резкий окрик более высокого начальника. К заключенным со стороны ворот в сопровождении начальника РОВД приближался полковник Храпов собственной персоной.

      – Куда поехали? – набросился он на прапорщика. –