Когда-то. Николай Гарин-Михайловский

и глазами:

      – Я вас не узнала… Отчего я так испугалась?

      – Вы испугались меня?..

      Она подумала и сказала:

      – Вы мне показались черным…

      – Черным?..

      Я думал об этой встрече и, быть может, хотел показаться ей совсем другим…

      – Вам налить чаю? Крепкий? Сколько кусков сахару?..

      Рассеянный, безучастный взгляд, голос…

      – Я сейчас в театр иду… Ваша комната готова… Если хотите, я позову к вам мужа…

      – Ему лучше?

      – Все так же… Я сейчас… пойду, посмотрю…

      Она встала, захватила с собой мешочек с биноклем и ушла. Среднего роста, худенькая, стройная, в черном, с кружевами, платье… Эти кружева как будто говорят о желании нравиться, о чем-то более легком, чем равнодушный тон и серьезное без игры лицо…

      А может быть, это лицо было бы совсем другим, если бы я показался ей другим?..

      А что такое «я»? И почему непременно – я? Почему ей ждать меня, когда и муж есть, и всех других к ее услугам столько же, сколько… сколько красивых и молодых людей будет, например, в театре, куда она идет?..

      Она вошла и сказала, что муж спит…

      – Пойдемте, я покажу вам комнату… приготовленную для вас.

      Комната большая, прямо из передней, а по ту сторону передней – их домашние комнаты; рядом с моей – гостиная, из гостиной – ход в столовую…

      – Эту дверь, в гостиную, вы можете запереть… Впрочем, у нас никого почти не бывает, – вам будет спокойно… Это – комод, шкаф… ящики в столе запираются…

      Она говорила рассеянно, очевидно не думая о том, что говорила…

      – Отчего вы мне показались черным?

      Что-то лукавое – в ее лице… Она уже готова улыбнуться… Но все-таки не улыбается… Она говорит с раздражением:

      – Ах, как я испугалась… Заприте за мной дверь!..

      Я вышел за дверь. Она была уже на площадке лестницы. Обернувшись, она посмотрела мне в глаза, покачала головой и бросила:

      – Мне так не хочется идти в театр…

      – Так не ходите!

      Она помолчала, серьезно по-товарищески сказала «надо» и пошла. Я стоял на площадке и смотрел, как спускалась она по лестнице. Дом был новый, лестница широкая, светлая, было тепло… Ее стройная фигура опускалась по ступенькам, и я видел ее маленькую, с высоким подъемом ножку. Она чувствовала, что я смотрю, любуюсь ею, она знала это и не хотела поднимать головы. Только при последнем повороте, как будто против воли, подняла она голову и так холодно посмотрела, что я, назвав себя мысленно дураком, ушел в квартиру и запер дверь.

      И только что запер, – опять звонок:

      – Скажите девушке, чтобы приготовила самовар к двенадцати… Пусть купит что-нибудь к чаю…

      И опять внимательный и в то же время недоумевающий взгляд. Я намеревался сейчас же приняться за чемоданы и навести кое-какой порядок в своем маленьком хозяйстве, но что-то меня удерживало: я думал о театре, и меня тянуло туда, в залитый огнями зал, где много народа, шумно, где – она… Кто она?.. Неуловимый, едва обрисовавшийся, едва коснувшийся меня призрак… И даже не коснувшийся: недоумевающий, неудовлетворенный…

      Тихо… Тикают в столовой часы и сильнее подчеркивают тишину квартиры… Шаги человека в туфлях: муж!.. Дверь отворяется: высокий, сгорбленный, худой, в халате… Лицо длинное, острое, острый нос, редкая клином бородка. Молодой.

      Глухой голос, руки большие, костлявые, с крючкообразными загнутыми ногтями…

      Я смотрю на эти ногти и вижу, как будет он лежать в гробу, и высоко на груди у него будут сложены эти руки с бледно-мертвыми, большими, загнутыми книзу ногтями…

      Чувствовалось что-то болевое, обиженное до смерти..

      Я посмотрел на часы и сказал:

      – Уже одиннадцать… Наталья Александровна просила к двенадцати самовар и что-нибудь к чаю…

      – Теперь поздно: наша лавка заперта уже.

      – А что купить? Я пойду в большие магазины…

      Он пожевал и не спеша ответил:

      – Она любит рябчики холодные, икру…

      Она любит… Непременно надо рябчиков и икры! Он запирает за мной дверь, я заботливо напоминаю ему о самоваре и через две ступеньки лечу по лестнице… Неожиданно вздрагиваю: передо мной – Наталья Александровна.

      – Куда вы?

      Я обрадованно сообщаю о рябчиках и икре. Она устало отвечает:

      – А я не досидела… Скучно…

      Мы стоим друг против друга.

      – Как хорошо на воздухе! – задумчиво говорит она.

      Я хочу предложить ей поехать вместе за рябчиками, но не решаюсь и смотрю ей в глаза, странные, недоумевающие.

      – Что вы так смотрите?

      Я опускаю глаза.

      – Я вас не стесню, если поеду с вами?

      – Вы?.. Меня?!

      В моем лице, в моем голосе столько радости, что и она оживляется…

      Мы