Серебряный Ястреб. Екатерина Соболь

маску. – Растили дочь, не отправляя в школу, так? Вбивали ей в голову эти ваши бредни о том, что любовь – не болезнь.

      – Потому что это так и есть.

      «Одна из отличительных черт этого состояния – нежелание признавать его противоестественность», – говорили на курсе по общению с любовнобольными. Ларри прошиб холодный пот. Вот уж повезло – нарвался на фанатиков, а руки связаны.

      – А теперь ваша дочь как-то склонила к своему безумию работника склада теневых предметов, – прошелестел Ларри, затравленно глядя на толстяка. Только не молчать, заговаривать им зубы. – Он ведь не из ваших, иначе его не взяли бы на такую приличную работу. Всех раз в год проверяют на болезнь, и последняя проверка была восемь месяцев назад, а значит, он не так уж давно…

      И Ларри перевел взгляд на сторожа. Вот с кем нужно разговаривать.

      – Послушайте, – с жаром начал он, глядя в тревожные голубые глаза. – Вы сбились с пути, но это не ваша вина. Нужно просто обратиться за помощью. Одно прикосновение камелии, и вы…

      Толстяк вскинул руку, и кулак с размаху впечатался Ларри в челюсть. Боль он и не такую терпел, но фу, как же противно, когда касаются голой щеки.

      – Заткнись, крысеныш, – потирая руку, простонал толстяк. – Джорди, пора. Ты же не хочешь, чтобы ваши дети однажды родились в стране, где слово «любовь» звучит как ругательство? Мы же обсуждали: если нас раскроют, ты используешь эту штуку. Вот и давай, а мы отвернемся.

      – Как это «отвернемся»? – сдавленно возмутился Ларри. Это оскорбляло принципы теневой магии куда сильнее, чем все, что он тут видел до этого. – Нет уж, собрались убивать, так смотрите! И вообще, вы точно за возвращение золотой магии? Я как-то не так ее себе представлял.

      – Точно, – огрызнулся толстяк. – Добро и свет – в нашем сердце.

      – Ага, заметно. Прямо сияют. Давайте так: вы вернете ценности, позволите вас вылечить, а я в отчете напишу, что вы сотрудничали.

      – Ты не понимаешь, – тихо сказал голубоглазый сторож. – Мы не только для себя. Любить – удивительно. Такое нельзя запрещать, мы хотим, чтобы все это знали. Прости, ладно? Пока тебя хватятся, мы будем уже далеко. Оставить тебя связанным и уйти мы не можем – как только откроем дверь склада, твой монструм улетит за помощью. Нам и так повезло, что он сразу не скрылся, а влетел сюда за тобой. Я просто хочу, чтобы ты знал: мне так жаль, мне очень…

      – Пора, Джорди, – прошептала женщина, умоляюще заглядывая ему в лицо. – Давай. Ради любви.

      Сторож взял ее за руку, и Ларри растерянно посмотрел на них. Обоим было лет тридцать пять, самый расцвет жизни, когда надо карьеру строить, а не глупостями заниматься. Сторож был светловолосый, с веснушками на носу, женщина – кудрявая и странно одетая, оба – не особо красивые. В том, как они держались за руки, как смотрели друг на друга, было что-то настолько болезненное, неприятно-личное, что Ларри хотелось отвернуться, но он завороженно смотрел, как смотрят на катастрофу. За год работы он видел грабежи ради денег, убийства ради выгодного поста, разборки торговых кланов. Видел тех, кто сошел с ума от неверно сработавших