Труп из Первой столицы. Ирина Потанина

батюшки! – брезгливо вытирая рот салфеткой, вздохнула гражданка. – Мы не знали. И стихи его читали, и в библиотеку его имени ходили. Теперь не отмоешься…

      – Ничего подобного! – снова вмешался юноша в очках. – Хвылевой с Блакитным враждовали. И нечего нам тут, гражданин Павел Юрьевич, общественность дезинформировать.

      Голос его звучал так строго и уверенно, что все присутствующие вдруг притихли.

      – А я что? Я ничего, – пошел на попятную Павел Юрьевич и постарался сменить тему. – Кстати, после просмотра фильмы приглашаю всех желающих в мое купе, – он чуть отвел полу пиджака, демонстрируя призывно блеснувший бок стеклянной бутылки. – Тут вроде как не положено, но в хорошей компании мы ведь из любого вагона ресторан сделать можем.

      – А из любого ресторана – вагон, – вдруг перебила молчавшая доселе особа с другого края столика. Нервно подскочив, она вытянулась стрелой, отмахнулась от подбирающегося к ней табачного дыма, резко тряхнула рыжими кудрями и направилась к тамбуру. – Извините, голова разболелась. От жары, наверное. И от всех этих ваших разговоров, разумеется. Пойду прилягу. К митингу, конечно, вернусь. На то он и торжественный, что от него не отвертишься…

      – Что это за мегера? – наперебой зашептали ей вслед внезапно сплотившиеся пассажиры вагона-ресторана. – Истеричка какая-то. По сценарию банкет и фильма, а она что себе позволяет?

      – Ой, не обращайте внимания, – посоветовал кто-то. – Я ее знаю. Она давно уже такая, слегка чокнутая.

      – Все, значит, сидят-смотрят, как положено, а она вот так вот плюнула и ушла, – возмущение не угасало. – Индивидуалистка! Точно что чокнутая! Предательница!

      – Минуточку внимания! – прервал всеобщее недовольство официант. – Наш вагон-ресторан, как и обещано, сегодня стал еще и вагоном-кинозалом. Прошу любить и жаловать, вот наш товарищ техник.

      Как только техник включил аппарат и попросил всех опустить затемняющие тенты на окна, к тамбуру подкрался еще один не желающий смотреть киноленту человек. Он осторожно выскользнул за дверь и последовал за рыжей гражданкой. В голове его еще крутилось спасительное: «Разубежу-сагитирую-просто поговорю», а рука в кармане уже поглаживала рукоятку револьвера. Сам себе в том не признаваясь, человек предчувствовал, что убедить никого не удастся, что простить предательство он не сможет, и что совсем скоро жизнь его кардинально поменяется и из обычного, в сущности, романтика, он превратится в жестокого убийцу.

* * *

      Взмокший от жары и волнения помощник уполномоченного отделом УГРО и курсант Харьковской школы милиции Николай Горленко, вытянувшись по струнке, нелепо водил глазами по сторонам, стараясь не упустить ни малейшей детали происходящего на перроне. Впрочем, следить особо было не за чем. Провожающие прибывали организованно, оркестранты стояли на местах, вызванные для обеспечения почетного караула красноармейцы и пионеры дисциплинированно