Инь и Ян. Борис Акунин

(показывает): Деревья. Ветки. Прыг-скок. (Смеется.)

      Маса: Деревья, ветки – да. «Прыг-скок» – нет.

      Аркаша: Сваливаетесь, что ли? Так хвостом цепляться надо. У вас косорылых непременно должен хвост быть. (Смеется.)

      Глаша: Аркадий Фомич, зачем вы их дразните?

      Маса: Нани-о иттеру ка на… Господин Арка-ся, давать вопрос.

      Аркаша: Чево?

      Маса: Давать вопрос.

      Глаша: Аркадий Фомич, вроде они вас спросить хотят.

      Аркаша: Я по-мартышьи понимать не обучен.

      Маса (вежливо поклонившись): Господин Аркася, вы готовить дрозьки?

      Аркаша: Чево?

      Глаша: Это он спросил, вы ли дрожки готовили. (Масе.) Которые? На которых ваш барин расшибся? (Показывает руку на перевязи.)

      Маса: Да, барин. Дрозьки дрянь.

      Глаша: Аркадий Фомич дрожки снаряжали. Они у нас по лошадям самые главные. Митяй-то одно прозвание что кучер. Дурачок совсем. И запрячь толком не может.

      Аркаша: Что вы врете, Глафира Родионовна? Сам Митяй дрожки готовил, мне недосуг было! Если б я, то всенепременно бы ось проверил!

      Глаша: Да как же… (Умолкает, напуганная выражением лица Аркаши.)

      Маса (кивнув): Дрозьки готовить господин Ар-кася.

      Аркаша: Я тебя, макаку, сейчас назад на ветку загоню.

      Засучивая рукава, идет на Масу.

      Глаша: Аркадий Фомич, грех вам! Вы ихнего вдвое здоровее!

      Аркаша с размаху бьет кулаком, Маса легко уходит от удара. Происходит короткая драка, в которой маленький японец при помощи джиуджицу одерживает над верзилой-лакеем полную викторию. Драка сопровождается Глашиными взвизгами – вначале испуганными, потом восторженными. Посрамленный Аркаша, вскочив, убегает. Под звуки японского императорского гимна занавес справа закрывается, слева открывается.

      8. Семейная сцена

      Фандорин и Лидия Анатольевна. В одном из открытых окон появилась тень – ее видно, когда вспыхивает очередная зарница. Зрители эту тень или не заметят вовсе, или через некоторое время перестанут обращать на нее внимание, поскольку она неподвижна.

      Фандорин: Лидия Анатольевна, и все же: как вы относились к покойному Казимиру Бобрецкому?

      Лидия Анатольевна: Какое это имеет значение? Он умер, теперь пускай Бог будет ему судьей.

      Фандорин: Умер ли?

      Лидия Анатольевна: Простите?

      Фандорин: Я хочу сказать: умер или убит?

      Лидия Анатольевна: Да что вы такое говорите?!

      Фандорин: Согласитесь, обстоятельства его кончины необычны. Скоропостижная смерть сразу после оглашения завещания всегда выглядит подозрительно. Особенно, если учитывать последующую кражу веера.

      Лидия Анатольевна: Да он умер у нас на глазах! Выпил коньяку, или что там у него было, сказал какую-то очередную пошлость и упал! Его не зарезали, не застрелили!

      Фандорин: Быть может, отравили?

      Лидия Анатольевна: Какая нелепость! Зачем? Кому нужно убивать жалкого, спившегося