Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890-1918. Мария Павловна Романова

пожилая дама приятной наружности, сама доброта. В ее очаровании была искренность, мягкость, а душа была безмятежна, как у ребенка. Грубые или сомнительные стороны жизни всегда были далеки от нее; она проходила мимо, не замечая их. Она была единственным в мире человеком, который дал мне ясно понять, какой может быть любовь и материнская ласка. Но моя робость и замкнутость – способ защитить свой внутренний мир, чрезмерно развитый в изоляции, – не позволяли мне просто подойти к ней. Ее ласки и сияющие любящие глаза заставляли меня желать найти убежище в ее объятиях, но я настолько мало видела ласки, что не знала, с чего начать.

      Моя бабушка прожила долгую жизнь, полную испытаний. Она пережила войны и революции и потеряла дорогих ей людей. Найдя поддержку в простой безграничной вере, она вынесла все с неизменным терпением и смирением. Во время ее пребывания в Ильинском она увлеченно помогала тете, работавшей среди раненых в госпитале. Безоглядная увлеченность женщин этим благочестивым делом дала Христофору, Дмитрию и мне свободу совершать шалости. Мы совершали всякие безумства, и Христофор был заводилой. Из-за него мы перевернулись в рессорном экипаже. Лошадь, оказавшаяся, на наше счастье, умной, тотчас же остановилась, и мы вылезли без единой царапины, все в грязи, в разорванной одежде, трясясь от сумасшедшего хохота. Он проказничал с гувернантками и дразнил моих маленьких друзей, но все это проделывал с таким комическим видом, что никто не сердился. Моя бабушка, которая обожала Христофора, мягко отчитывала его, но он корчил рожицы или целовал ее и неизменно бывал прощен.

      Я должна сказать, что моя тетя обнаруживала по отношению к нам бездну терпения, значительно больше, чем раньше, и, безусловно, в наших с нею отношениях было больше доверия. Но я так и не смогла избавиться от некоторой скованности в ее присутствии. Я чувствовала, что мои взгляды развиваются в направлении, противоположном ее понятиям, и не хотела, чтобы было по-другому. Я восхищалась ею, но не хотела быть такой, как она. Как мне казалось, она бежала от жизни. Я же, со своей стороны, хотела знать все.

      Она считала мои манеры слишком современными, в них недоставало той робости, которая, по ее мнению, и составляла главное очарование молодой девушки. Она хотела, чтобы мое воспитание было во всем похожим на воспитание, полученное ею, всеми юными принцессами ее времени. Она полагала, что годы, которые пролегли между нашими поколениями, не могут и не должны иметь никакого значения.

      Внешне я склонялась перед ее требованиями и исполняла ее пожелания, но часто внутренне улыбалась, убежденная в том, что старые правила не имеют большого значения.

      Даже занимаясь своим туалетом, я должна была следовать ее понятиям о традициях. Она заставляла меня укладывать волосы, когда мне еще не было пятнадцати лет, и моя прическа была копией той, которую носили австрийские герцогини в ее время. Поэтому волосы мне убирали со лба, и моя большая коса светло-пепельного цвета укладывалась корзинкой у меня на макушке. Несмотря на мою склонность к различным видам спорта,