Полковнику никто не пишет. Габриэль Гарсия Маркес

петуха.

      – Не знаю, что они нашли в этом ужасном петухе, – сказала женщина. – Настоящий урод: голова слишком маленькая для таких ног.

      – Они говорят, что это лучший петух в департаменте, – возразил полковник. – Стоит около пятидесяти песо.

      Он был уверен, что этот довод оправдывает его решение сохранить петуха, оставшегося после сына, которого девять месяцев назад во время петушиного боя изрешетили пулями за распространение листовок.

      – А что толку, – сказала женщина. – Когда кончится маис, нам придется кормить его собственной печенью.

      Полковник, который в это время разыскивал в шкафу свои полотняные брюки, задумался.

      – Осталось потерпеть несколько месяцев, – сказал он. – Уже точно известно, что бои будут в январе. Потом мы сможем продать его еще дороже.

      Брюки были мятые. Женщина разложила их на плите и стала гладить двумя духовыми утюгами.

      – Зачем тебе понадобилось выходить на улицу? – спросила она.

      – Почта…

      – Я совсем забыла, что сегодня пятница, – проговорила она, возвращаясь в комнату. Полковнику оставалось надеть только брюки. Она кинула взгляд на его ботинки. – Их уже пора выбросить. Ходи в лакированных.

      Полковника охватило отчаяние.

      – Но они похожи на сиротские. Каждый раз, как я их надеваю, мне кажется, что я убежал из приюта.

      – А мы и есть сироты после смерти Агустина, – сказала женщина.

      И опять убедила полковника. Он пошел к порту раньше, чем загудели катера. В лакированных ботинках, белых брюках и рубашке без воротничка, застегнутой на медную пуговицу. Из магазина сирийца Моисея он наблюдал, как причаливали катера. Пассажиры, измученные восемью часами неподвижного сидения на одном месте, сходили на берег. Как всегда, это были бродячие торговцы и жители, что уехали из городка на прошлой неделе, а теперь возвращались к привычной жизни.

      Почтовый катер приходил последним. В тревожном ожидании полковник смотрел, как он швартуется. На палубе, привязанный к трубе и прикрытый куском брезента, лежал почтовый мешок. Полковник сразу нашел его взглядом. Пятнадцать лет ожидания обострили интуицию. Петух обострил тревогу.

      С той минуты, как почтовый инспектор поднялся на палубу, отвязал и закинул мешок за спину, полковник не упускал его фигуру из виду. Он следовал за ним по улице, параллельной порту, сквозь лабиринт лавок и складов с грудами разноцветных товаров, выставленных напоказ. Каждый раз, когда полковник шел за почтовым инспектором, он испытывал волнение, всегда особое, но неизменно гнетущее, как страх.

      Врач ожидал газеты на почте.

      – Жена просила узнать, доктор, вас не ошпарили кипятком в нашем доме? – сказал полковник.

      Врач был молодой, с черными блестящими кудрями и великолепными до неправдоподобия зубами. Он поинтересовался здоровьем больной. Полковник отвечал подробно, не переставая следить за почтовым инспектором, который раскладывал письма по ячейкам. Его неторопливые движения выводили полковника