Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897-1938. Анжелика Балабанова

так, чтобы меня услышали.

      Вдруг над этим гвалтом раздался сердитый мужской голос:

      – Почему они не дают этой женщине говорить? Я не социалист, но я хочу, чтобы ее выслушали. Они что, ее боятся? Идемте ко мне.

      – Браво! Браво! – закричали люди со всех сторон.

      Этот человек повел нас к большому сараю. Число моих слушателей росло, и к этому моменту сюда прибыл уже весь город, так что сарай был переполнен. Сторонники священника кружили снаружи, выкрикивая проклятия и швыряя в сарай камни. И тем не менее я закончила свою речь.

      Мы как раз выходили из сарая, когда туда вбежали двое запыхавшихся мужчин без шляп.

      – Быстро! – сказали они. – Вы должны выбираться отсюда. Сюда идут сотни женщин с вилами и кольями. Они убьют вас.

      – Дом доктора – вот единственное безопасное место, – сказал кто-то. – Мы можем добраться до него в обход через поля.

      Высокая некошеная трава была влажной от недавно прошедших дождей. Мы шли, спотыкаясь, так быстро, как только могли. Мужчины настойчиво предлагали нести меня всякий раз, когда я совсем задыхалась или идти становилось трудно. Оказавшись, наконец, в доме доктора, мы забаррикадировали дверь и окна. Толпа, состоявшая теперь как из женщин, так и мужчин, завывала на улице, бросала в дом камни и мусор.

      Один из мужчин, который особенно беспокоился о моем благополучии, когда мы шли через поля, но который не произнес ни слова, внезапно встал у моих ног на колени и начал снимать с них мокрые туфли.

      – Пожалуйста, не надо, – сказала я, тронутая и недовольная одновременно.

      Он молча посмотрел на меня, а затем осторожно снял мои туфли и поставил их у печки сушиться. После этого он достал из кармана смятый листок бумаги, сел в углу и начал старательно писать. Когда он вручил мне этот листок, я прочла:

      «Уважаемая товарищ Балабанова,

      я хотел бы отдать свою жизнь, чтобы спасти вашу. Я заикаюсь и всегда чувствовал себя человеком второго сорта. Мои родители умерли, когда я был еще мал, и я вырос благодаря людской благотворительности. В детстве другие дети дразнили меня и смеялись надо мной. Я не могу принимать участие в дискуссиях рабочих. Но когда я услышал, как вы говорите, я сразу же понял, что вы принимаете близко к сердцу и выступаете за таких людей, как я, за всех угнетенных, несчастных, униженных».

      Этим проявлением уважения, выраженным мне в тот момент, когда толпа снаружи бесновалась, а камни выбивали дробь на стенах этого дома в Стабио, я дорожу больше, чем любыми другими, которые я получала за свою долгую жизнь пропагандиста.

      Когда мне пора было ехать, чтобы успеть на поезд, на улицу приехал заказанный экипаж. Толпа, почуяв, что ей, наконец, выпал шанс, собралась вокруг него. Я решилась ехать и не слушала возражений своих товарищей. Я настаивала на том, чтобы меня сопровождал только один человек. Когда я вышла из дверей, меня окружила толпа взбешенных женщин. Они швыряли мне в лицо пригоршни пыли и плевали на платье. Я видела, что находившийся рядом со