Бритва в киселе. Аркадий Аверченко

ни с сего он вдруг почувствовал прилив нечеловеческой энергии: привстал на козлах, свистнул, гикнул и принялся хлестать кнутом лошадей с таким бешенством и яростью, будто собирался убить их. Обезумевшие от ужаса лошади сделали отчаянный прыжок, понесли, свернули к краю дороги, налетели передним колесом на большой камень, линейка подскочила кверху, накренилась набок и, охваченная от такой тряски морской болезнью, выплюнула обоих пассажиров на пыльную дорогу.

      В это время молниеносное помешательство парня пришло к концу: он сдержал лошадей, спрыгнул с козел и, остановившись над поверженными в прах пассажирами, погрузился в не оправдываемую обстоятельствами сонную задумчивость.

      – Выпали? – осведомился он.

      Литератор Ошмянский сидел на дороге, растирая ушибленную ногу и с любопытством осматривая продранные на колене брюки. Бронзова вскочила на ноги и, энергично дернув Ошмянского за плечо, нетерпеливо сказала:

      – Ну?!

      – Что такое? – спросил Ошмянский, поднимая на нее медлительные ленивые глаза.

      Тут же Бронзова заметила, что эти глаза очень красивы…

      – Чего вы сидите?

      – А что?

      – Да делайте же что-нибудь!

      – А что бы вы считали в данном случае уместным?

      – О, Боже мой! Да я бы на вашем месте уже десять раз поколотила этого негодяя.

      – За что?

      – Боже ты мой! Вывалил нас, испортил вам костюм, я ушибла себе руку.

      Облокотившись на придорожный камень, Ошмянский принял более удобную позу и, поглядывая на Бронзову снизу вверх, заметил с ленивой рассудительностью:

      – Но ведь от того, что я поколочу этого безнадежного дурака, ваша рука сразу не заживет и дырка на моих брюках не затянется?

      – Боже, какая вы мямля! Вы что, сильно расшиблись?

      – О, нет, что вы!..

      – Так чего же вы разлеглись на дороге?

      – А я сейчас встану.

      – От чего это, собственно, зависит?

      – Я жду прилива такой же сумасшедшей энергии, как та, которая обуяла пять минут назад нашего возницу.

      – Знаете, что вы мне напоминаете? Кисель!

      Ошмянский заложил руки за голову, запрокинулся и, будто обрадовавшись, что можно еще минутку не выходить из состояния покоя, спросил:

      – Клюквенный?

      – Это неважно. Выплеснули вас на дорогу, как тарелку киселя, – вы и разлились, растеклись по пыли. Давайте руку… Ну – гоп!

      Он встал, отряхнулся, улыбнулся светлой улыбкой и спросил:

      – А теперь что?

      – О Боже мой! Неужели вы так и смолчите этому негодяю?! Ну, если у вас не хватает темперамента, чтобы поколотить его, – хоть выругайте!

      – Сейчас, – вежливо согласился Ошмянский. Подошел к вознице и, свирепо нахмурив брови, сказал:

      – Мерзавец. Понимаешь?

      – Понимаю.

      – Вот возьму, выдавлю тебе так вот, двумя пальцами, глаза и засуну их тебе в рот, чтобы ты впредь мог брать глаза в зубы. Свинья ты.

      И оставив оторопевшего возницу, Ошмянский отошел к Бронзовой.

      – Уже.

      – Видела. Вы это сделали так, будто не сердце срывали, а неприятный долг исполнили. Кисель!