Темное пламя любви. Елена Арсеньева

ребеночка примет и в лес его тайно снесет, спрячет там, а я его на другой же день отыщу, когда с подружками в лес пойду, – отыщу, будто нечаянно. И заберу к себе, будто из жалости, и вырастет он как приемыш, но только я одна буду знать, что это мое роженое дитятко, мой Демьянушка.

      Тут тетка Лукерья с трудом перевела дух и не сразу продолжила:

      – Ох как больно мне было рожать! Как же я мучилась! Сунула мне Грунька жгут между зубами, велела покрепче зажать, чтоб криков моих слышно не было, – и ну орудовать своими ручищами в нутре моем женском, чтобы дитя поскорей на свет явилось. Этой боли я уже не вынесла, обеспамятела, а когда очнулась, надеясь увидеть свое дитятко, была при мне одна только Грунька. И сказала она, будто сыночек мой родился мертвеньким, и, пока лежала я без памяти, она снесла дитя в лес и бросила там в болото. А потом вернулась в мой дом и все кругом меня прибрала и вымыла, чтобы, не дай бог, ни один досужий соседский глаз не высмотрел, что здесь происходило.

      Ольгушка с ужасом таращилась на тетку Лукерью, не в силах поверить ни единому словечку, но при этом понимая, что той уже смотрит смерть в глаза, а перед этим непрощающим, беспощадным взором, наверное, не лгут…

      – Ну что ж, – горестно продолжала тетка Лукерья, – оклемалась я, оплакала я сыночка родимого, заплатила Груньке, чтобы молчала о моей беде, да ей все мало было, то и дело приходила из меня деньги тянуть! Поблагодарила ее, однако все же понять не могла: почему она не дала мне на роженое мое дитятко взглянуть, почему не дала омыть его слезами, почему унесла да сунула сыночка моего в болотину? Тоска по нему меня ни на день, ни на час не оставляла, ни на минуточку. И вот начали мне являться страшные видения, как будто сыночек мой родился живым, а не мертвым, как будто очнулся он в болотине, кричал, плакал, да никто спасти его не мог, как будто на крики явился моховик, дух злобный, который является людям в виде зеленой мохнатой свиньи, да и заел дитя беспомощное! Едва не помешалась я от таких снов, уже руки на себя хотела наложить, да убоялась греха. Жизнь моя текла, будто вода мутная, а Грунька не унималась, тянула да тянула с меня деньги, а коли денег не дам, грозилась всему честному народу рассказать о том, что со мной случилось. Приходилось мне у отца тайком подворовывать, подпаивая его, чтобы не мог вспомнить, сколько оставалось в кошеле монет. Как-то спросила я Груньку, за что она меня так ненавидит, за что мучает? Не сразу, но все же поведала она мне правду: мол, мстит за то, что муж ее, Василий Васнецов, был некогда в меня влюблен, однако робел со мной заговорить, со скромницей, не то что присвататься. А Грунька по нему сохла! И вот пошла она на страшное дело: мало того что на себя его однажды затащила, по пьяной-то лавочке, когда парень не соображал, что делает и кого целует-милует, да еще принялась его беспрерывно опаивать приворотами да присушками, от которых он и вовсе разум потерял, женился на Груньке и стал верным помощником ее ведьмовских проделок…

      Ольгушка рада была бы уши заткнуть, чтобы не слышать ужасных слов об отце своем и