В поисках грустного бэби. Василий П. Аксенов

знаешь, как этот фильм на самом деле называется? «Ревущие двадцатые».

      Какой блеск, подумал ГМР. Похоже на «ревущие сороковые широты». Хотите снимать кино – научитесь подыскивать названия.

      Приходи ко мне, мой грустный бэби! О любви, фантазии и хлебе… (пардон, это уже несколько позднее – 1955, и не из той оперы) будем говорить мы спозаранку – есть у тучи светлая изнанка…

      Есть ли у тучи светлая изнанка?

1980

      Кондоминиум «Пацифистские палисады», где ГМР снимает так называемую студию за триста баксов в месяц.

      Сосед, опытный американец Гагик Саркисян, однажды заметил, что ГМР пересчитывает двадцатки: первая зарплата в «Колониал паркинг».

      – На вашем месте, – сказал он задумчиво, – я бы отдал эти деньги мне, то есть вложил бы их в надежный бизнес засахаренных фруктов. Что бы ни говорили врачи, люди любят сладенькое…

      ГМР почесал в затылке.

      – Под этим же девизом я потрачу их на гавайский уик-энд.

      Гагик вздохнул.

      – Тоже правильно. Feel rich [Чувствовать себя богатым.]. В этой стране это очень важно.

1955–1980

      Кронштадт – Оаху, Гонолулу.

      Далекой молодости блики

      Перед грозою на Вайкики…

      Когда-то дерзок был и юн,

      Носился в молодежном раже.

      За дерзость сослан был в гальюн.

      Гальюн Морского Экипажа!

      Бунтарской жаждою томим

      На сто «очков» ангар за кухней.

      Входи смелей, гардемарин,

      Располагайся, словно Кюхля!

      В тот год Кронштадтский гарнизон,

      Границу запечатав глухо,

      Был всеми яйцами влюблен

      В красотку Машку-фармазон,

      С бензоколонки злую шлюху.

1956

      Опорный пункт комсомольской дружины Васильевского острова. Мы тебе, падло, покажем американские танцы с польским ревизионизмом! Сейчас увидишь Дальний Запад, пятый угол! Мы тебя, плохой краснофлотец, научим родину любить!

      Глава вторая

      – Нью-Йорк похож на чувака, который заботится о своей прическе, но не пользуется туалетной бумагой. Увы, мы живем у него не на макушке, а в заднице, – так говорил нам русский музыкант, с которым мы нередко прогуливались в первую неделю нашей американской жизни.

      – Некоторое художественное преувеличение, Вова?

      – Боюсь, что художественное преуменьшение. Обведи глазами этот потрясающий высотный силуэт, а потом спикируй взглядом на мостовую. Выбоины, ямы, лужи… Для полного сходства с Миргородом не хватает только пары свиней. Впрочем, вглядись в толпу, ну, вот этот, например, джентльмен… чем тебе не свинья?

      Одно из самых сильных впечатлений первой недели. На Седьмой авеню, которую называют улицей моды и где выходящая из лимузина шестифутовая красавица манекенщица столь же обычное явление, сколь в Москве неизменная бабушка с сумкой-авоськой, возле потрескавшейся вазы с чахлым цветком остановился некто серокожий, расстегнул ширинку, вывалил свое хозяйство, отлил,