Седьмой принцип. Геннадий Владимирович Тарасов

складывается его жизнь? Не дурак же, не пьяница, не пофигист какой, наоборот, кое в чем и талантлив даже, но тем не менее в итоге все получается из рук вон плохо и с каждым днем – хуже. Особенно в последнее время. Другой бы плюнул, махнул рукой, а он зачем-то упирался изо всех сил, дурак такой. Что он хотел кому доказать? Что он мог доказать? Никому и ничего. Впрочем, если уж кому-то что-то доказывать, так в первую голову себе. Что он не пустое место и что нельзя с ним вот так, бесцеремонно и нагло, обходиться.

      Поэтому он обязан разобраться во всем и докопаться, кто же ему вредит и за что. Кто и за что? Не должно быть наказания без вины. Если он виноват – пусть объявят, в чем его вина, и тогда он готов возместить. Если невиновен – пусть оставят в покое.

      Какие-то силы, какие-то боги. Принципы. Какое им дело до отдельно взятого человека? Но почему-то они вредят ему, именно ему. Мстят? Почему? За что? Что такого он сделал в этой жизни, за что теперь его достают? Он не знает за собой, не помнит никакой вины. Так… тогда, может быть, в другой жизни? О господи! И как теперь быть? Как вырваться из этого круга? Кто и когда скажет: хватит! Довольно! Короче, его все это уже допекло, достало, подперло под горло так, что не вздохнуть. Весь этот бред. Пришла пора разобраться.

      Легко, однако, сказать – разобраться. А с чем именно? С прошлой жизнью? Но с какой? Или с которой?

      И тут посреди сумбура, хаоса и сумерек сознания вдруг перед Лисом замаячил призрачный пока выход, он же – переход, уже на другой план бытия, нематериальный.

      – О господи! – повторил он вслух ставший привычным в последнее время возглас. Вот этого ему только не хватало! Нет, когда просто потрепаться или если посмотреть передачу по телевидению, тогда пожалуйста. Тогда со всем наличным интересом и вниманием. Но вот так, в реальности, забраться в дыру в собственной голове, которую сам же и расковырял? Нет, к этому он не готов. Рановато ему, пожалуй, не созрел еще.

      А не упустил ли он чего? Какой-то мелочи или совсем не мелочи, какого-то факта, события или, может быть, вещи? Чего-то, в чем заключен ответ или подсказка, что лежит на поверхности, рядом, и предательски молчит? А ведь что-то такое должно быть, и оно есть, он чувствовал, почти осязал, но вспомнить никак не мог. И снова, и снова он запускал мысли в поисках ответа по кругу.

      Он вскакивал с кресла и начинал кружить по квартире, натыкался на мебель, цеплялся плечами за углы и косяки, вглядывался в глаза ежей в надежде разглядеть в них подсказку, ну хотя бы искру. Он подолгу замирал у окна, всматривался в дали, но дали не были ясны и открыты, их заволакивал туман. Такой же студеный сумрак, словно ожившая старая амальгама, постепенно стал наполнять и квартиру, но он был никак не свойством пространства, а его личным внутренним свойством. Особым состоянием, в котором, он ощущал, время его замедлилось, почти остановилось, но не полностью. Время замкнулось и закружило в просторном хороводе, центром которого был он сам. И тогда в это медленное коло стали вовлекаться факты, события и мысли, которые он неоднократно