Кроха. Эдвард Кэри

ты чей? Я видела шрам, веснушку, родинку, морщинку на холодной плоти, волоски на руке – и пускалась фантазировать. И ведь это зрелище не внушало мне ужаса, совсем нет, оно стало обычным, привычным. Этому научил меня Куртиус.

      – Это же просто фрагмент человеческого тела, Мари. И ничего в нем нет особенного. Человеческие тела, в конце концов, самые обычные предметы.

      В конце недели приехал хирург Гофман. Он остановился перед моей восковой головой и смотрел на нее с изумлением.

      – Так-так. Ты опять взялся за свое. Поразительное сходство, Куртиус.

      – Благодарю вас, сударь! – отозвался тот.

      – Правда, это едва ли имеет большое значение, – задумчиво пробормотал Гофман, хотя было видно, что он не может оторвать взгляд от восковой головы. – Я не думаю, Куртиус, но все же… Нет, конечно, нет!

      – Что вы хотите сказать, сударь?

      – Я собирался сказать какую-то ерунду, какую-то глупость.

      – И все же, сударь?

      – М-да. Вот что, Куртиус, я хотел высказать предположение… хотел предложить, что, возможно, ты бы мог добиться такого же отменного сходства, такой точности, вылепив меня? Ты смог бы? Что скажешь?

      – Да, сударь, я бы смог.

      – В самом деле?

      – Без сомнения, сударь!

      – Ты думаешь, я глупец?

      – Вовсе нет. Если вам будет угодно, сударь…

      – Мне будет угодно! Я считаю, что пора мне прославиться, в конце-то концов. Я известный специалист в своей области. Я не жду, что мне установят бронзовую статую, но такое вот изваяние из воска, почему бы нет? Я был бы тебе весьма благодарен.

      – Я могу это сделать, сударь.

      – Хорошо. Да, это хорошо!

      Куртиус отправился за сосудом с сухим гипсом. А я подошла к старику.

      – Прошу, садитесь, сударь.

      Он сел на стул, было видно, что он немного нервничает. Я обернула вокруг его шеи белую простынку, точно он сел в кресло цирюльника. Подошел Куртиус с пузырьком масла.

      – Мне нужно расстегнуть ворот вашей сорочки, сударь, чтобы приоткрыть шею. Закройте глаза, сударь.

      – Да, – отозвался тот.

      – И не открывайте.

      Мой наставник нанес на лицо хирурга немного масла. Тот поморщился.

      – Я теперь в вашей полной власти, так, Куртиус?

      – Вам следует сидеть абсолютно неподвижно! – ответил он. – Это необходимое условие. Я вставлю две соломинки вам в ноздри, и вы будете дышать через них, пока я не скажу. И губы тоже крепко сожмите.

      Воцарилась тишина, мы в молчании корпели над хирургом. Он полностью нам подчинился. Его грудь вздымалась и опускалась, оставаясь единственным зримым подтверждением того, что он жив. Когда Куртиус удалил с его лица гипсовый слепок, под ним обнаружилось лицо испуганного и оробевшего старика, который, моргая, глядел на нас с недоумением. И тут я решила воспользоваться моментом.

      – Вы меня извините, сударь? – обратилась я к хирургу.

      – Что такое, мое дитя?

      – Я