Четвертый поход. Сергей Волков

стоял в каком-то небольшом распадке среди все тех же бугров. Вокруг шумели голые деревья, ветер тоненько свистел в ветках, справа от Сергея сквозь лес свинцово серела необъятная гладь Волги, а впереди возвышалась голая вершина Лысого холма, прямо посредине которой сидели у дымящего костра три человека.

      Черная кепка Дрозда и оранжевые полоски на куртке Фарида, рыжий вихор на затылке Буратино – верные друзья пекли картошку и ждали его, время от времени оглядываясь по сторонам.

      Сергей ничего не стал им рассказывать – ни про Серого, ни про бетонные коридоры под буграми. Он вообще никогда и никому об этом не рассказывал…

      И вход в те жуткие казематы, сколько потом ни искал, найти так и не смог. Кто, когда и зачем создал их, что хранилось в сундуках, куда вели двери на дне шахты, чьи несчастные останки покоились без погребения в каменных нишах, Сергей так никогда и не узнал…

      Пацаны распутали ему руки и засыпали вопросами, и вот тут-то Сережу окончательно «отпустило» – и разум отказался повиноваться.

      Он полгода болел, впав в то состояние, которое специалисты называют ступором, и честь и хвала его замечательной маме, которая отбила сына у «самых прогрессивных в мире» психиатров и своим вниманием и лаской растопила-таки тот кусок льда, который вдруг сковал его мозг около пяти вечера одним сентябрьским днем на буграх у Волги…

* * *

      Из он-лайн дневника Мити Филиппова:

      Запись от 10.11.

      Кто придумал школу? Нашу и вообще…

      Кто придумал учителей, и самое главное – кто придумал школьную программу? Устал я с ними бороться. Может, как советует Т., и правда, попробовать сдать экстерном?

      Третий день подряд клонит в сон. Вывод – сегодня среда.

      Загадка: слабое, беззащитное существо, от которого невозможно ни отбиться, ни спрятаться. Отгадка – это Самойка. У меня дела в лаборатории, а ей обязательно надо в кино.

      Не люблю эти модные фильмы. Я после «Персидской защиты» еще не отошел. Там главный герой сидит на дереве и стреляет из ружья. В Персии сидит. Понимаете, да? А дерево – липа.

      И весь фильм получается – липа…

      Самойка теперь обижается. Придется мириться. Тяжело быть мужчиной – за все в ответе. И обижаешь сам, и миришься сам.

      Философ Розанов как-то сказал: «Живи каждый день так, как если бы ты всю жизнь жил для этого дня». Ну, на один день меня хватит. А дальше как?

      Глава вторая

      Чвяк-чвяк, хлюп-хлюп… Чвяк-хлюп, хлюп-чвяк… Под ногами – каша, причем отнюдь не манная. Над головой – тоже дрянь, то ли дождь, то ли снег. Нет в Москве более мерзкого времени года, чем осеннее межсезонье…

      Весной еще терпимо – все же временами светит солнышко, воробьи чирикают и в душе распускает лепестки пока еще скрытая, но весьма твердая убежденность – скоро все растает, скоро наступит лето…

      А вот поздней осенью – тоска смертная. За городом уже зима, сугробы лежат, а в самом городе, иллюстрируя некогда популярную песенку,