Семь камней. Диана Гэблдон

от неожиданности она взвизгнула самым постыдным образом. Тогда она торопливо поправила юбки и пошла к люку в сопровождении Майкла Мюррея.

      Увидев, как он кашлял и тер руки, спустившись по трапу, она пожалела, что заставила его мерзнуть на палубе; он был слишком вежливым, чтобы пойти вниз и бросить ее на произвол судьбы, а она слишком эгоистичной, чтобы заметить, что он замерз, бедняга. Она поскорей завязала узелок на своем носовом платке, чтобы не забыть и произнести венец покаяния еще на десяток четок.

      Майкл посадил ее на скамью и сказал по-французски несколько слов сидевшей рядом с ней женщине. Очевидно, он представил ее, она это поняла, – но когда женщина кивнула и что-то ответила, Джоан только сидела, раскрыв рот. Она не поняла ни слова. Ни слова!

      Майкл разгадал ситуацию, потому что сказал что-то мужу женщины, это отвлекло ее внимание от Джоан, и она включилась в разговор, а Джоан прислонилась к деревянной стенке, вспотев от смущения.

      Ладно, она вслушается, вникнет, заверяла она себя. Никуда не денется. Полная решимости, она стала прислушиваться к французской речи, вылавливая иногда странные слова. Понимать Майкла было проще; он говорил медленнее и не проглатывал окончание каждого слова.

      Она пыталась отгадать, как выглядело на письме слово, которое звучало как «пвуфгвемиарньер», но наверняка не могло быть таким. И тут ее глаз уловил чуть заметное движение на скамье, что напротив, и журчащие гласные застряли в ее глотке.

      Там сидел парень, возможно, ее ровесник, лет двадцати пяти. Симпатичный, разве что лицо немного худое, прилично одет – и собирался умирать.

      На нем лежал серый покров, такой, словно его окутал туман, и сквозь него виднелось только лицо. Она уже видела такую вещь – серый туман на лице, – видела два раза и сразу поняла, что это тень смерти. Один раз это был старик, и это видели все, потому что Ангус Мак-Уин был болен; но второй раз, всего через несколько недель после первого, она видела это на ребенке Вэйри Фрэзера, розоволицем мальчугане с милыми, пухлыми ножками.

      Ей не хотелось верить этому. Ни тому, что она видела, ни тому, что это означало. Но через четыре дня кроху раздавил на дороге вол, обезумевший от укуса шмеля. Ее стошнило, когда ей сообщили об этом, и потом она долго не могла ничего есть от горя и ужаса. Ведь если бы она сказала родителям, может, несчастье можно было бы предотвратить? И что, милый Боженька, что, если это случится снова?

      Теперь это случилось, и у нее все сжалось внутри. Она вскочила на ноги и двинулась в сторону трапа, оборвав неторопливую беседу французов.

      «Только не это, только не это! – мучительно думала она. – Зачем мне показывают такие вещи? Что я могу сделать?»

      Хватаясь за поручень, она с лихорадочной быстротой взлетела по трапу и вышла на палубу, хватая воздух и стремясь оказаться подальше от умирающего человека. Сколько еще это будет продолжаться, милый Боженька? Когда же она наконец доберется до монастыря и почувствует себя в безопасности?

      Луна вставала над островом