Покрывало ночи. Сергей Раткевич

яйцом. И тотчас Курт вспомнил, что он хочет пить и есть. Что он убить готов за глоток воды и кусок хлеба.

      – Ну… с праздничком тебя, каменюка! – зевая, возгласил жрец и с размаху треснул Курта яйцом по лбу.

      Курт аж моргнул от неожиданности. Хорошо, хоть не завопил.

      – Моргаешь, – осуждающе заметил жрец и глотнул вина. – Интересно, почему мне с похмелья всегда кажется, что ты моргаешь? Статуи не должны моргать. Это запрещено.

      Он еще раз глотнул вина и, поставив бутыль рядом с Куртом, сноровисто ободрал скорлупу с яйца. Курт ничего не мог с собой поделать.

      Пить. Есть. Сейчас.

      Он ухватил бутыль и сделал один огромный, оглушающий глоток. Жрец уставился на него в немом ужасе, так и не донеся до рта руку с яйцом. Развеселившись, Курт подмигнул перепуганному жрецу, и тот испуганно мигнул в ответ.

      – Моргаешь, – в тон ему заявил Курт. – Жрецы не должны моргать. Это запрещено.

      Отобрав у жреца яйцо, Курт отправил его себе в рот. Жрец судорожно потряс головой, сделал несколько неверных шагов в сторону и мягко упал на пол.

      – Обморок, – заметил Мур.

      – Что это он тут нес? – спросил Курт. – За кого он меня принял?

      – А ты еще не понял? – удивился Мур. – Ну, ты даешь!

      – Я знаю, что я тупой. Дальше! – усмехнулся Курт.

      Но Мур не успел ничего сказать, потому что двери храма распахнулись, и плотный поток верующих, по большей части старичков и старушек, медленно и торжественно втек вовнутрь. Едва войдя, они запели. Хор был тихим, но слаженным, и пламя светильника плавно плясало в такт песне.

      Поющие смотрели на Курта со странной смесью требовательности и надежды, ясно светившейся в добрых усталых глазах. Курт бы содрогнулся от столь неожиданного пристального внимания, но что-то внутри него предпочло этого не делать. Поэтому он просто сидел, глядя на то, как медленно и чинно опускаются на колени поющие старики и старушки, как, продолжая петь, они кланяются ему, как пляшет огонь светильника, придавая всему происходящему волшебный и трогательный вид.

      «Словно картинка из старой сказки», – подумал Курт.

      Пение окончилось. Взгляды остались.

      Взгляды, полные требовательной надежды.

      Курт все еще держал в руке бутыль с вином, но, кажется, этого никто не замечал, хотя он мог бы поклясться – все взгляды были устремлены именно на него.

      Я где-то не там сижу.

      Настала такая тишина, что, казалось, из нее можно сделать подушку. Такой толстой и мягкой тишины Курт еще не слыхивал.

      Старички и старушки смущенно переминались с колена на колено. Переглядывались. Словно бы ждали чего-то.

      Курт догадывался, чего они ждут.

      Жрец.

      Осторожно скосив глаза, Курт убедился, что тот все еще находится в обмороке, если только не уснул. Густая тень небрежно скрывала его от посторонних взглядов.

      «Он еще долго там проваляется, пока его обнаружат». – с тревогой подумал Курт.

      – Жрец, паскуда! – негромко произнес кто-то – кажется, тот, первый старичок, что так героически