Хорошо быть дураком, умным и красивым. Людмила Уланова

урицы полон сарказма, но старуха этого не замечает.

      – Он сказал: «Если бы ты, Берта, тогда поговорила с ней, ничего бы не произошло. Она бы одумалась. Ей просто не хватало нормальных человеческих слов».

      – Кому ей, старуха? О ком вообще речь?

      – Я не помню. Но ведь я не поговорила с ней?

      – При чем здесь сало? Пей валерьянку.

      – Я отломила большой кусок хлеба. Положила на него сало. Отрезала половину луковицы. Налила чай. Некрепкий. На ночь вредно крепкий. Взяла банку с медом. На ночь хорошо мед.

      – А сало на ночь плохо. Дальше можешь не рассказывать. Ты взяла все это к себе в постель и съела. И уснула, не стряхнув крошек с простыни. Не убрав с табуретки луковую шелуху. Кстати, зачем ты натерла меня чесноком? У тебя ведь от него изжога.

      – В прошлую ночь их было двое. Они говорили: «Если бы ты, Берта, тогда решилась уехать, все сложилось бы по-другому. Но ты струсила». Они правы. Я струсила. Как я могу спать?

      Старуха тычет в курицу ножом. Курица совсем жесткая. Она отодвигается подальше от ножа и спрашивает:

      – Куда? Куда ты не решилась уехать?

      – Не помню. Я люблю чеснок. Он пахнет югом.

      – Когда ты уже пригласишь мастера, чтобы он починил духовку? Как вообще можно жарить целую курицу на сковородке? Я же никогда не прожарюсь!

      – Я все равно не буду тебя есть. Они придут и скажут: «Ты разговаривала с ней, как с сестрой, а потом съела. Ты сволочь, Берта». Нет уж. Я отпущу тебя на волю, птица. Лети, куда хочешь.

      – Ты совсем сбрендила, старуха. Жареные куры не летают.

      – Но ты и не прожарилась.

      – Куры вообще не летают, дура.

      Берта выключает огонь. Берет курицу за ногу и подходит к окну.

      – Лети, моя птица!

      Курица пробивает синюю толщу ночи и шмякается в траву.

      Старуха идет в комнату, на ходу вытирая руку о фланелевый халат. Откидывает покрывало с ветхой тахты. Снимает халат. Под ним ночная рубашка. Берта выключает свет, забирается под ватное одеяло. Долго пытается удобно улечься, скребет пятками по простыне. Кряхтит. Вздыхает. Затихает.

      Бездомная собака подходит к курице. Уже, замирая от счастья, открывает пасть, но курица лягает дворнягу, и та, скуля не от боли, а от немыслимого перекоса во вселенной, убегает. Колышется воздух над травой. Курица остывает.

      Колышется воздух над тахтой. Сгущается, плотнеет, и вот уже над Бертой склоняется носатая дама с мятыми щеками. Она говорит противным голосом: «Ты испортила ему жизнь. Да и себе заодно. Уметь жить – это тоже талант. А ты бездарность, Берта».

      Старуха хватается за провод над тахтой. Шарит, шарит рукой. Нашаривает кнопку. Включает бра. Садится и снова шарит – теперь уже ногами по полу. Нащупывает теплые войлочные тапки, сует в них ноги. Идет на кухню.

      Курица легко отрывается от земли, влетает в заросли сирени и долго купается в них. Вся в налипших сиреневых цветочках (два с пятью лепестками), она уносится в небо.

      Старуха берет из пакета батон. Отрезает огромную горбушку. Открывает холодильник, достает кружок полукопченой колбасы. Разламывает. Взвешивает куски на руках. Задумывается… Прячет в холодильник маленький кусок, большой забирает с собой.

      Взяв еду, идет в комнату. Устраивается на тахте. Задумывается.

      Кладет колбасу и хлеб на табуретку. Возвращается на кухню. Открывает холодильник, берет с боковой полочки головку чеснока. Разделяет на зубчики. Долго чистит. Трясет руками, избавляясь от налипших чешуек. Набрав пяток голеньких зубчиков, несет добычу в комнату. Садится. Задумывается.

      Кладет чеснок на табуретку. Возвращается на кухню. Ставит чайник. Забирает из холодильника остатки колбасы. Несет в комнату. Быстро съедает хлеб, колбасу и чеснок.

      Курица смотрит на звезды. Мелкие, белые, они поблескивают острыми соляными гранями. «Эта дура забыла меня посолить, – вспоминает курица. – О чем вообще она думает? Вчера слопала все сало. А сегодня наверняка прикончила колбасу. Завтра ей будет нечего есть».

      Берта идет на кухню, наливает чай. Берет большой пакет пряников. Возвращается в комнату. Пьет чай. Засыпает с шестым пряником в руке.

      Курица снижается, направляется к дому, влетает в форточку. Открывает холодильник. Укладывается на полку, осматривается. Ну конечно: колбасы нет!.. Кетчуп, майонез, горчица. Маринованные огурцы. Килька в томате. «Ни творога, ни кефира, ни каши, ни супа. Даже молока нет. Вот ведь старое чучело», – вздыхает курица. И тоже засыпает.

      Санитарный день

      – Танька? – сначала с вопросительной интонацией. И потом уже уверенно: – Танька!! А я смотрю, смотрю – ты или не ты? Слушай, тебя прямо не узнать! Выглядишь суперски! Ты же всегда была такая… ну-у… – Вероника покрутила в воздухе руками, – ну-у… в общем, сейчас совсем другое дело! Отпад просто!

      Сама Вероника мало изменилась: такой же бешеный павлин. Слегка помятый, подрастерявший перья, но не полинявший.

      – Привет!

      – Танька,