Судьбы и сердца (стихотворения). Эдуард Асадов

зазря операция.

      И все-таки жизнь покуда слышна.

      Слышна, ведь его портативная рация

      Чудом каким-то, но спасена.

      Встать бы, но боль обжигает бок,

      Теплой крови полон сапог,

      Она, остывая, смерзается в лед.

      Снег набивается в нос и рот.

      Что перебито? Понять нельзя,

      Но только не двинуться, не шагнуть!

      Вот и окончен, видать, твой путь!

      А где-то сынишка, жена, друзья...

      Где-то комната, свет, тепло...

      Не надо об этом! В глазах темнеет...

      Снегом, наверно, на метр замело,

      Тело сонливо деревенеет...

      А в шлемофоне звучат слова:

      – Алло! Ты слышишь? Держись, дружище!

      Тупо кружится голова...

      – Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..

      Мужайся? Да что он, пацан или трус?!

      В каких ведь бывал переделках грозных.

      – Спасибо... Вас понял... Пока держусь!

      А про себя добавляет: «Боюсь,

      Что будет все, кажется, слишком поздно...»

      Совсем чугунная голова.

      Кончаются в рации батареи.

      Их хватит еще на час или два.

      Как бревна руки... спина немеет...

      – Алло! – это, кажется, генерал.

      – Держитесь, родной, вас найдут, откопают.

      Странно: слова звенят, как кристалл,

      Бьются, стучат, как в броню металл,

      А в мозг остывший почти не влетают...

      Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,

      Как мало, наверное, необходимо:

      Замерзнув вконец, оказаться в тепле,

      Где доброе слово да чай на столе,

      Спирта глоток да затяжка дыма...

      Опять в шлемофоне шуршит тишина.

      Потом сквозь метельное завыванье:

      – Алло! Здесь в рубке твоя жена!

      Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!

      С минуту гуденье тугой волны,

      Какие-то шорохи, трески, писки,

      И вдруг далекий голос жены,

      До боли знакомый, до жути близкий!

      – Не знаю, что делать и что сказать.

      Милый, ты сам ведь отлично знаешь,

      Что, если даже совсем замерзаешь,

      Надо выдержать, устоять!

      Хорошая, светлая, дорогая!

      Ну как объяснить ей в конце концов,

      Что он не нарочно же здесь погибает,

      Что боль даже слабо вздохнуть мешает

      И правде надо смотреть в лицо.

      – Послушай! Синоптики дали ответ:

      Буран окончится через сутки.

      Продержишься? Да?

      – К сожаленью, нет...

      – Как нет? Да ты не в своем рассудке!

      Увы, все глуше звучат слова.

      Развязка, вот она, – как ни тяжко,

      Живет еще только одна голова,

      А тело – остывшая деревяшка.

      А голос кричит: – Ты слышишь, ты слышишь?!

      Держись! Часов через пять рассвет.

      Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!

      Ну есть ли хоть шанс?

      – К сожалению, нет...

      Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.

      Как трудно последний привет послать!

      И вдруг: – Раз так, я должна сказать!

      Голос резкий, нельзя