Короли блефа. Евгений Сухов

калитку.

      – Погодите же! – не давая старой и, очевидно, слепой карге закрыть дверь, взмолился Циммерлинг. – Как долго он за границей?

      – Да года три, поди, уже будет, – раздумчиво ответила старуха. – Али четыре… А кто ж его знает!

      Ной Нахманович все уразумел. Правда, когда пропал Панченко, в голову стали закрадываться невеселые мысли, а не ловкая ли афера предприятие с кладами речных пиратов? Но он старался гнать прочь все сомнения, да и Вольдемар Аркадьевич совсем не походил на мошенника и проходимца. Благостный такой…

      – А… господин Панченко, он дома? – с надеждой спросил Циммерлинг.

      – Дома-а, где же им быть-то, – ответила старуха. – При детях оне.

      – А с ним мне можно увидеться? – неожиданно заволновался Ной Нахманович. – Пройти можно в дом? Я купец из Казани, Циммерлинг моя фамилия.

      Старуха приблизилась к нему, словно принюхивалась, подняла глаза, и Циммерлинг, наконец, встретился с ней взглядом. Затем она сделала шаг, встала на цыпочки и почти вплотную приблизила свое лицо к лицу Циммерлинга, словно собираясь запечатлеть на его челе материнский поцелуй.

      – Нет, – ответила она, снова упершись взглядом в грудь Циммерлинга. – Лучше я его тебе, касатик, позову.

      Она захлопнула калитку, громыхнула засовами и ушла. Не было ее долго. Наконец, вместе с шаркающими послышались твердые шаги. Калитка открылась, и в проем шагнул молодой худощавый человек приятной наружности.

      – Прошу прощения, что не приглашаем вас в дом, – извиняющимся тоном сказал он. – Видите ли, хозяин уехал, и домоправительницей Марфу Ивановну оставил. А она – старый человек, так что…

      – Вы Панченко? – не дал ему договорить Циммерлинг.

      – Панченко, – удивившись, ответил молодой человек.

      – Вольдемар Аркадьевич?

      – Нет. Геннадий Аркадьевич. А что?

      – И вы домашний учитель детей господина Собакина? – не ответил на вопрос молодого человека Ной Нахманович.

      – Именно так.

      – Все ясно, – заключил Циммерлинг и потерянно пошел прочь, повернувшись к удивленно глядящему на него молодому человеку разом ссутулившейся спиной.

      – А что вам было угодно? – крикнул ему вслед настоящий Панченко.

      Циммерлинг не обернулся и не ответил, лишь утомленно махнул рукой. Он шел, тупо глядя перед собой, и в глазах его вместо гор самоцветов, изумрудов и золотой посуды были лишь ветхий пепел и потухшие уголья.

      На руках же отбывшего с триумфом в Москву Вольдемара Долгорукова имелись восемь с половиной тысяч рублей, добровольно отданных «арендаторами», мечтающими заиметь на грош пятаков.

* * *

      Итак, откушав и закурив папиросу с золотым ободком, Всеволод Аркадьевич спросил газету. На вопрос, какие он предпочитает, Долгоруков ответил, как и восемь лет назад, едва улыбнувшись:

      – Разумеется, местные, голубчик.

      И снова выбрал «Казанский телеграф». Чего же изменять фортуне. Листая его, Всеволод Аркадьев