Автопортрет. Святослав Логинов

че как "фитюлькой" не называл, преподнесла репродукцию на спецткани – мадонну с младенцем. Такого Валерий Александрович не ожидал, отношения с "фитюлькой" были не из лучших. Ингу Петровну взяли специально на смену ему, они отрабатывали вместе три месяца: месяц до шестидесятилетия Полушубина и два "жадных" предпенсионных месяца. Теперь "фитюлька" будет сама себе начальником, а на радостях можно и мадонну отвалить.

      Вечером Валерий Александрович спрятал ненужные удочку и конфетницу, потом начал рассматривать картинку. Что в ней люди находят? Сидит девица и кормит титькой голого рыжего мальчишку. Приличный человек, такое заметив, глаза отводит.

      Репродукцию Валерий Александрович убрал на шкаф, положил мадонной вниз, чтобы не пылилась, и решил при случае кому-нибудь передарить. Самому Полушубину мадонна была ни к чему, а что касается младенцев, то дети у него ассоциировались с надоедливым плачем по ночам, да с графой в расчётной ведомости, по которой с него шестнадцать лет высчитывали четверть зарплаты. Но это было давно, теперь Валерий Александрович жил один и знать ничего не знал о бывшей семье.

      Со следующего утра для Валерия Александровича началась новая жизнь. За годы работы он привык чувствовать себя необходимым человеком. Ежедневно с трёх до пяти часов у его кабинета толпились люди, пришедшие на инструктаж, и если Полушубин почему-либо задерживался, они покорно ожидали. Ни одна инструкция не имела силы без его подписи, рацпредложения присылались к нему на заключение, а технологические регламенты для согласования. Так что причин для самоуважения было достаточно.

      Сначала Валерий Александрович считался просто инженером по технике безопасности, потом, когда ему прибавили зарплату, стал требовать, чтобы на документах стояло: "старший инженер по технике безопасности". Без этого Полушубин ни одной бумаги не подписывал, хотя смутно подозревал, что такой должности в штатном расписании нет.

      Теперь новоиспечённый пенсионер утверждал свою значительность другими способами. Он чуть не ежедневно инспектировал двор, заставляя скрежетать зубами дворника, да смерти надоел санэпидстанции и участковому инспектору телефонными звонками и сигналами, а работников ближайшего универсама довёл до предынфарктного состояния жалобами на некультурное обслуживание и проверками: не прячут ли продавцы под прилавок дефицитные творожные сырки. Всё это Полушубин совершал бескорыстно, ибо, как диабетик сладких сырков есть не мог.

      Не обошёл Валерий Александрович вниманием и задний двор универсама. Заглянул, устроил разнос рабочим за раскиданные ящики. Грузчики лениво отбрехивались, потом пообещали надеть неугомонному пенсионеру ящик на голову. Угроза Валерия Александровича не испугала, но всё же он решил уйти. Однако, у ворот его остановил какой-то человек.

      – Папаша, купи, – сказал он, протягивая свёрток. – Задарма отдам.

      Валерий Александрович невольно глянул. Продавец относился к разряду "бывших интеллигентов" и, конечно же, не мог предлагать вещь хоть на что-нибудь годную. Но едва со свёртка слетела бумага, Валерий Александрович сразу понял, что перед ним хотя и ненужная, но настоящая вещь. В крепком, сделанном из лакированной фанеры ящичке рядами лежали тюбики, в специальных круглых и овальных гнёздах помещались бутылки и флаконы. Три разной толщины кисточки теснились сбоку.

      Действительно, зачем все эти богатства бывшему старшему инженеру по ТБ? Но жила в Валерии Александровиче простительная слабость к добротным, пусть даже бесполезным вещам.

      Продавец, заметив неуверенность на лице Валерия Александровича, резко пошёл в атаку:

      – Что, папаша, берёшь? Тогда с тебя четвертной.

      Цена сразу охладила Валерия Александровича, и он, для того больше, чтобы позлить, предложил:

      – За три рубля возьму.

      – Что?! – взревел бывший интеллигент, но тут же, сникнув, попросил: – Восемь-то рублей дай. Ты вникни, какие краски. И не троганые. Этот набор втрое стоит, да ещё и не достанешь нигде…

      Валерий Александрович прикинул в уме, что сегодня дают в винном, и, определив таким образом минимальную сумму, сторговался на пяти рублях. Получив деньги, бич поспешил в отдел, а оттуда снова во двор универсама, где для любителей оборудован был закуток, и стакан не очень грязный стоял на ящике, а порой объявлялись солёные помидоры или иная полезная снедь, вытащенная во двор под засаленным грузчицким передником. Вышел он из закутка вовсе не умиротворённый, как можно было бы ожидать, а напротив, крайне агрессивный.

      – Ну?! – закричал он, увидав, что Валерий Александрович ещё не ушёл, а следит за разгрузкой молочной машины. – Купил? А на кой он тебе? Это не краски, а мечта, я их для великой картины берёг, а ты за пятёру у человечества великий шедевр украл! Дерьмо ты!..

      Валерий Александрович хотел ответить, но растерявший остатки интеллигентности алкоголик перешёл на крутой мат, и Валерий Александрович поскорей ушёл, провожаемый воплем:

      – Думаешь купил и художником стал? Не получится!..

      Бессильная пьяная злоба пропившегося живописца вообще не задела бы Валерия Александровича, если бы не одно, мелкое казалось