Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939-1945. Курт Рисс

представляли собой целое поколение молодых немцев, разочарованных и войной и революцией, подошедших к черте, за которой были цинизм и преступление. Хотя они стояли ниже Геббельса, он завидовал им. Они не ведали запретов, они действовали, в то время как Геббельс предавался унынию. Ему достало ума рассмотреть за их бравадой дутый патриотизм, но он поддался их чарам.

      В июне 1922 года тогдашний министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау был убит единомышленниками тех, с кем теперь свел дружбу Геббельс. Они рассказывали о преступлении так, словно это был достойный уважения поступок патриотов. Что почувствовал Геббельс после убийства человека, которым он прежде восхищался, мы никогда не узнаем. Годы спустя он опубликовал ряд статей, где прославлял убийц. Впрочем, к тому времени он сам стал одним из них.

      На той же неделе Геббельс пошел на митинг одной из многих националистических партий. Его внимание привлекли огромные плакаты. Он был поражен, когда обнаружил, что в крупнейшем мюнхенском зале «Кроне– цирк» яблоку негде упасть. Восемь тысяч собравшихся были огромной цифрой для города с полумиллионным населением.

      На трибуне стоял человек. Геббельс не мог разглядеть его черты, софиты были направлены так, чтобы того не распознали. Он даже не мог разобрать, блондин тот или брюнет, бородат или гладко выбрит. В программе было написано: герр Адольф Гитлер. Геббельс слышал о нем как об одаренном политике. Сейчас он заговорит, и Геббельс сам поймет…

      «Я с трудом осознал, что кто-то поднялся на трибуну и стал говорить, вначале с некоторым колебанием, как бы подыскивая слова поточнее, чтобы выразить величие мысли, которой были тесны рамки обычного языка. Потом вдруг речь обрела невиданную силу. Я был захвачен, я вслушивался… Толпа встрепенулась. Осунувшиеся серые лица озарила надежда. Кое-где люди потрясали кулаками. Сосед расстегнул воротник и утирал пот со лба. За пару мест от меня старик офицер плакал как дитя. Меня бросало то в жар, то в холод. Я не понимал, что происходит, это было похоже на канонаду… Я не мог сдержаться, я закричал «Ура!». И никто не удивился. Человек, стоявший наверху, встретился со мной взглядом. Его голубые глаза словно зажгли меня. Это был приказ. В одно мгновение я переродился… Теперь я знал, каким путем мне идти…»

      Гитлер заговорил, и Геббельс воспринял его слова как приказ. Гитлер заговорил, и все сомнения Геббельса улетучились.

      Приказ. Геббельс после стольких лет сомнений теперь знал, какой путь следует выбрать. Гитлер не оставлял места скептицизму и инакомыслию. Он говорил, а толпа рукоплескала. Задавать вопросы или возражать было бессмысленно. Штурмовики, окружившие зал, усмиряли всякого, кто пытался противоречить фюреру. Фюрер! Вождь! Уже в первые дни Гитлер присвоил себе этот титул. Это значило, что все решения принимает он. Он диктует свою волю, а его последователи аплодируют, клянутся в верности и не несут ответственности.

      Никакой ответственности, никаких вопросов, никаких возражений. Могут ли взрослые вести