Хомяк. Михаил Барановский

тоже. Так бы и лежал под одеялом, как парниковый овощ. До лучших времен. Наступят ли они? Жена уже грохотала посудой на кухне. Ризеншнауцер Ирвин, поскуливая, нервно цокал когтями по паркету. Сквозь неплотно закрытые шторы мрачно проступало небо цвета мокрого асфальта.

      В коридоре его встретил пес и ткнулся ледяным и мокрым носом в еще не остывшую ногу. Максима передернуло. На кухне орудовала жена с помятым подушкой, недовольным лицом. Они сказали друг другу «привет», будто выдавив из тюбика засохшую пасту.

      Он сделал себе кофе, выпил и пошел в туалет покурить. В комнате заныл ребенок. Собака пищала – просилась на улицу. Максим сидел на унитазе, курил, тупо уставившись в стену. В трубах гудело, клокотало и вибрировало. Так случалось каждое утро, когда дом просыпался. Максим вспомнил, как ровно четыре года назад, вечером, он стоял у роддома и думал о том, что вот родился в этом мире, не то чтобы очень приспособленном для жизни, еще один человек.

      «Мы внесем его в обшарпанный подъезд нашего дома, где выбиты лампочки, пахнет мочой и на стене синей краской написано слово из трех букв. И он станет здесь жить – поживать, добра наживать.

      Почему мы так хотели ребенка? В свое время мечтали о собаке. Она выросла и стала раздражать внезапным лаем, блохами, необходимостью выходить с ней в любую погоду два раза на дню. В последние годы я стал задумываться над тем, где и как я буду ее хоронить. Где я возьму лопату. Кто из друзей поможет мне рыть могилу… «У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил…» Теперь мы решили завести ребенка.

      Когда он еще не родился, мне приснился сон, будто он и я, мы идем по мосту через море. Очень длинный мост. Я держу его за маленькую теплую руку, мы шагаем медленно над клокочущими волнами, над холодной бездной. Куда мы идем? Где кончается мост?

      У него еще нет даже имени. Родился, возможно, самый близкий мне в жизни человек, и все, что я о нем знаю, – это его рост и вес, всего два числа. Мне сообщили их по телефону.

      На стене роддома огромными буквами красной краской кто-то написал: «У меня родился сын!» Этот кто-то не поленился сходить за краской и кистью и прокричать на стене все то, что я боюсь прошептать себе одному.

      Из вытяжки в стене доносились хрипы, нервный пульс, прерывистое дыхание и запах жареной картошки.

      – Ты еще долго? – спросила жена из-за двери.

      «Сон – это маленькая смерть». Возвращение к жизни каждый раз было мучительным.

      – Уже, – сказал Максим, бросил бычок в унитаз, смыл и вышел.

      Начинался новый день.

      В центре комнаты над трупиком хомячка горько рыдал именинник Марик.

      – За что ты его убил?

      – Он первый начал! – оправдывался Марик, заливаясь слезами.

      В городской газете, где Максим работал корреспондентом, на стене зачем-то висела огромная карта мира. Его стол находился в районе островов Новой Зеландии. Задумавшись над очередной статьей, Максим часто видел, как в океане плавали киты. Их мокрые тела сверкали в брызгах…

      – Макс, пригласи меня куда-нибудь выпить, – жалостливо попросила Лена.

      – Чего вдруг?

      – Хочу забыться.

      – Почему именно со мной? – спросил он, не отрываясь от компьютера.

      Лена сидела в районе экватора, но не очень далеко от Максима.

      – Больше не с кем. Тем более ты разводишься.

      – Не могу. У сына день рождения. Мне еще за тортом и хомяком. Кстати, ты не знаешь, в зоомагазине продаются хомяки?

      – Я примерно сто лет не была в зоомагазине. Как, впрочем, в театре, филармонии, кино и ресторане… – ее растерянный взгляд блуждал по выжженным пескам Сахары.

      – Ладно, я все понял, – безжалостно поставил он точку.

      – Хомяки должны продаваться в зоомагазине. Где же им еще продаваться? – сказала Лена томно.

      – Вот и я так думаю.

      – Если ты не найдешь хомяка, то у моего знакомого в противочумном институте есть отличные белые мыши. С такими маленькими красненькими глазками. По мне, так нет никакой разницы.

      – Спасибо. Ты настоящий друг, – собираясь уже уходить, сказал Максим.

      Но тут позвонил телефон.

      – Редакция. Минуту. Макс, жена! – Лена прикрыла трубку рукой. – Как правильно: бывшая или первая? Или бывшая первая жена?

      – Мать моего ребенка, – сухо ответил Максим, забирая трубку неподалеку от ледников Шпицбергена.

      – Да. Я как раз ухожу. Помню. Торт и хомяк. Скоро буду. Пока.

      – Вот и умница, – сказала Анна Павловна, завуч по воспитательной работе.

      – Не знаю, – ответила ей директор средней школы Ирина Владимировна. – Это дикость какая-то: вызвать к себе в квартиру проститута.

      – Не проститута, а жиголо, – поправила ее Анна Павловна.

      – Нет, надо смотреть правде в лицо, – настаивала на своем Ирина Владимировна. – Я жду, когда ко мне придет самый что ни на есть настоящий проститут, и я отдам ему… пол