В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946. Хорст Герлах

я жаждал новых приключений. На этот раз я решил отправиться в противоположную сторону. Прямо за нашей деревней находилось имение, которое сдавало в аренду ферму поменьше, располагавшуюся на шоссе. Около главной фермы я встретил сына хозяина. Поздоровавшись и обменявшись последними новостями, он рассказал мне, что русские заняли вторую ферму, выставив свою охрану. Мысль о том, что такое может произойти и с нами, бросила меня в дрожь.

      Я повернул обратно и, чтобы не терять времени, решил срезать путь через поле. Тут я обнаружил следы на снегу. Возможно, их оставили спасающиеся бегством немецкие солдаты, и я пошел в их направлении, пока не наткнулся на старую шинель. Я поднял ее и, проверив карманы, из одного достал большую луковицу; здесь же лежала красноармейская звезда! Очевидно, солдат из армии Власова потерял шинель, которая могла вывалиться из его вещей, а может, специально выбросил из-за того, что было тяжело нести лишнюю громоздкую вещь. Несколько дней назад я как раз видел много отступающих солдат-власовцев. Эти солдаты являлись добровольцами, служившими в немецкой армии под командованием бывшего русского генерала Власова. Позднее он был взят в плен Красной армией и казнен за измену Родине.

      Солдат, которому принадлежала шинель, должно быть, держал советскую звезду на случай, если ему снова придется вернуться в лагерь русских.

      Я улыбнулся. Но сразу же вспомнил эмблему, которую носил на своей фуражке, обозначавшую мою принадлежность к гитлеровским войскам. Я снял ее и положил себе в карман. Найденную звездочку я убрал туда же. С ухмылкой я подумал о том, что два значка, характеризующие диаметрально противоположные миры, нашли друг друга у меня в кармане.

      Я вернулся домой к обеду, но ни у кого из нас не было аппетита. Все были в подавленном настроении. Немецкая пропаганда в прессе и на радио и даже свидетельства очевидцев готовили нас к тому, что скоро мы будем «освобождены». Мы со страхом ожидали этих русских «спасителей».

      С тех пор как работники нашей фермы вместе с другими сельхозрабочими из соседних четырех деревень были призваны в фольксштурм, полувоенную организацию, образованную в конце войны, и отправлены в Эльбинг, нам пришлось самим по очереди ухаживать за скотом. Выполняя эту работу, я чувствовал себя немного легче. Здесь все было тихо и спокойно, и я даже радовался, что не вижу суматохи и беспокойства, которые угнетали меня.

      Но это чувство облегчения длилось недолго. Жители соседних деревень приехали к нам и рассказали, что русские держат под контролем все и уже заняли здание почты. Вдобавок ко всему русские дали понять, что к вечеру займут и нашу деревню, а те, у кого найдут какое-либо оружие, будут расстреляны.

      Мой отец выбросил свой армейский пистолет в снег за домом, а охотничьи ружья я спрятал на крыше свинарника. Затем отец, уже знавший по опыту Первой и Второй мировой войны, как русские любят часы и ботинки, велел нам с братьями надеть их на себя, полагая, что солдаты не станут снимать ботинки у нас с ног.

      Ближе к вечеру неожиданно