Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945. Гюнтер Бломертц

в глубокий сон. Он снова повис горизонтально, а купол парашюта медленно вращался и уменьшался. Наконец в глазах у него потемнело, боль и страх исчезли. Мой друг потерял сознание.

      Когда он пришел в себя, земля находилась в какой-то сотне метров от него и резко приближалась. Вернер подтянулся и поднял глаза. Купол парашюта стал совсем маленьким. Может быть, его ноги смогут выдержать удар? Но сколько людей до него надеялись на это, даже падая головой вниз!

      Прямо впереди виднелся стог сена. Вернер падал на луг. Он видел этот стог, когда земля приняла его.

      Вернер пролежал несколько минут в мягкой траве, невероятно изможденный, но радостный, хотя все его тело сильно болело. Ободранными до крови, онемевшими пальцами он нащупал сигарету и с трудом поднялся на ноги.

      Глава 4

      Когда я приземлился, поисковый отряд уже ушел. Меньше чем через час они вышли на связь и сообщили, что Вернер с его томми целы и невредимы и уже находятся в пути. Моего англичанина с серьезными ранениями отправили в полевой госпиталь.

      «С серьезными ранениями», – пронеслось в моей голове. Картина боя опять всплыла у меня перед глазами: то мгновение, когда парашют англичанина раскрылся. Ведь я ждал, когда он раскроется. И все-таки томми был ранен! Это известие подействовало на меня так, словно кто-то рядом вдруг прикоснулся ко мне рукой и сказал: «Эй, парень! Ты ранил меня. Объясни, пожалуйста, в чем дело?» Что я мог ответить? Что это война? Что мы должны стрелять друг в друга, чтобы уничтожить врага? Или он предпочел бы назвать меня завоевателем?

      Я чувствовал, что от меня ждали ответа: не снисходительности, извинений или жалости, а выражения моего уважения. Я стал искать что-нибудь подходящее и нашел в своей казарме бутылку виски «Белая лошадь» и пачку сигарет «Нэви Кат», которые мне подарил один парень с подводной лодки.

      В летных ботинках я ступал по монастырской лестнице почти бесшумно.

      – Не входить, – прошептал санитар. – Сюда нельзя. Он умирает.

      Это был настоящий шок. Я взял себя в руки, но на мгновение замешкался. Возможно, мне действительно не следовало входить.

      Санитар упрямо стоял на моем пути перед маленькой дубовой дверью. Тогда я оттолкнул его в сторону и вошел.

      Над железной кроватью склонился священник. Казалось, он закончил службу и теперь ждал, чтобы закрыть глаза умиравшему человеку. Священник с удивлением взглянул на меня. Впрочем, по моему летному комбинезону, который я не снял, он мог понять, что мне здесь было нужно. Я застыл на пороге. Мой взгляд упал на бледное лицо англичанина, длинное молодое лицо девятнадцатилетнего парня. Его глаза были закрыты. Может быть, он ощущал мое присутствие и не открывал глаза, потому что из-за ненависти ко мне не хотел меня видеть. Уголки его губ скривились в едва заметной улыбке, в которой затаилась тень злости и досады. Под расчесанными красивыми волосами парня виднелся гладкий лоб.

      Раненый открыл глаза и посмотрел на меня.

      Я