Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945. Питер Бамм

из раны, вероятно, из одной из артерий, проходившей под нижними ребрами. Я наложил примочку прямо поверх застегнутой гимнастерки раненого. Когда я поднялся, то увидел, что рядом со мной стоит командир дивизии. Поскольку мои руки были испачканы в крови, я не стал отдавать ему честь. Но поскольку генералу показалось крайне странным, что ему не отдали честь, он спросил меня со смешанным чувством смущения и любопытства, но вполне вежливо:

      – Почему Вы не отдали честь?

      Я показал ему свои испачканные в крови руки. Я увидел, что он помрачнел.

      – Вы ранены?

      – Это не моя кровь; это кровь русского, который здесь лежит. Я только что делал ему перевязку.

      Двое легко раненных русских сидели возле стены, согнув ноги в коленях. Они с подозрением прислушивались к нашему разговору. Вероятно, они предполагали, что важный «господин» генерал обсуждает, следует ли их расстрелять или нет. Третий русский лежал прямо возле дороги. Колеса проносившихся мимо машин едва не задевали его. Его могли задавить в любой момент. Генерал странно посмотрел на него. Он сказал:

      – Я прикажу поставить рядом с вами часового. Он проследит, чтобы с этим русским… раненым ничего не случилось. Вы хотите его забрать отсюда, не так ли?

      – Да, господин генерал.

      Мы ничего не могли объяснить этому раненому, даже на русском. Он был монголом, у которого отобрали его юрту и верблюдов где-то в пустыне Гоби и отправили на эту войну. Случилось так, что он был ранен пулей, которая застряла у него в ребрах. Легкое осталось незадетым. Мы удалили отколовшийся кусочек ребра, наложили шов на поврежденную артерию и зашили рану.

      Мы делали операции всего по нескольку часов в день. Потери были небольшими. Тимошенко не оказывал никакого сопротивления. В полдень командир приказал мне установить связь с полковником Рейнхартом.

      Я нашел его на возвышенности, заросшей кустами с белыми распустившимися цветами и заполненной гудением шмелей. От нее на запад вела проселочная дорога. На вершине скалы был установлен пулемет, мы стояли прямо под открытым небом. Как раз в это время офицерам штаба доставили горячую пищу. Дежурный офицер – поскольку он говорил с ярко выраженным берлинским акцентом, его обычно называли Столичным Острословом – приветствовал меня с большим энтузиазмом:

      – Они бегут! И еще как бегут! Мы дали Тимошенко сильного пинка. Он размяк; размяк, как масло под солнцем. Теперь перед нами Днепр. Затем будет Дон. Затем – Волга. Полковой оркестр включил в свой репертуар песню о челнах, плывущих по Волге. Естественно, ты слышал об Урале, не так ли, доктор? Приятное местечко, не правда ли? Вот жизнь; вот жизнь! – И припустился в пляс.

      Полковник попросил меня остаться с ними на завтрак, после которого мы выкурили по сигарете и попили кофе. У меня была возможность отблагодарить его за гостеприимство, угостив его хорошей водкой, которую я хранил во фляжке. Столичный Острослов произнес тост:

      – Да здравствует медицинская служба!

      Затем он вынужден