Любовник богини. Елена Арсеньева

не шевелилось, неподвижно лежало. Василий отшвырнул шабук, сунул руку в куст, содрогнулся, когда шип вонзился под ноготь, но все было неважно, чепуха, окажись это даже змеиный зуб; нашарил холодную, толстую, омерзительную до содрогания веревку – выхватил!

      Она вытянулась в его поднятой руке чуть ли не до земли: кобра. Кобра… Тугое темное тело исхлестано, капюшон – тоже, голова переломлена ударом, вдобавок по углам капюшона несколько зияющих дыр, словно Василий проткнул их острием шабука.

      «Вот те на! – мелькнула мысль. – Лихо я ее…»

      И, разжав пальцы, он в то же мгновение забыл о кобре, схватил Вареньку обеими руками, затряс, окликая, шепча ее имя, крича во весь голос.

      Она не отзывалась, и Василий заметил, что голубая жилка на шее больше не бьется.

      – Ох, нет! – попросил он жалобно, словно дитя, – и закричал, забился, с силой встряхивая бессильное, отяжелевшее тело: – Нет, нет, не надо!

      Он был один в розовом саду, один над серыми пропастями, под голубым небом. Никто не откликнулся ему, да ему и не нужен был никто в мире. Только бы эта русая головка, скатившаяся на его плечо, шевельнулась, эти ресницы дрогнули, эти губы вздохнули!

      – Господи, Господи! – твердил он отчаянно, как в бреду. – Не надо, Господи, оставь ее мне!..

      И словно молния пронзила Василия, когда чья-то рука легла ему на плечо.

* * *

      Он был один в саду, он знал это; пустота окружала его; и он не удивился бы, когда б увидел некую длань, простертую из бесконечности, из пустоты вселенской… однако перед ним стоял человек.

      Индус в белых шароварах, в белом тюрбане выхватил Вареньку из рук Василия так ловко и стремительно, что он даже не успел воспротивиться. Да какое там – он и моргнуть не успел, а девушка уже лежала на траве. Индус прикладывал к ее руке – Василий решил, будто ему чудится, – нечто похожее на черный оникс с белой крапинкою посредине. Камешек словно бы рванулся из длинных смуглых пальцев и мгновенно пристал к царапине.

      Василий смотрел, смотрел… Краем глаза он мог видеть, что незнакомец повернулся к нему, темный взор скользил по его лицу, однако не мог заставить себя оторваться от того, чтобы смотреть на Вареньку: это зрелище сейчас было самым важным во всей его жизни – единственно важным!

      Вся плоть, вся кровь его пылали. Он стиснул зубы, чтобы не дать прорваться стону, и с ужасом думал, что не иначе индийские боги или демоны прокляли его. Она умирала у него на глазах, а он только последним усилием рассудка удержал себя от того, чтобы не завладеть ее бесчувственным телом, насыщаясь им бессчетно. Его оправдывало лишь одно: он мечтал вдохнуть в нее жизнь этим порывом внезапной, необъяснимой страсти!

      Вдруг камушек скатился с бледной руки, и Василий вздрогнул так, что даже покачнулся.

      Она… нет, ему кажется! Нет, она вздохнула! Она дышит! Щеки еще бледные, однако заря вернувшейся жизни уже осветила их. Губы… Василий прижал сердце рукой. Губы дрогнули! Она что-то говорит. Он склонился, пытаясь разобрать невнятный шепот; сквозь