Индейский трон, или Крест против идола. Андрей Посняков

служанок. Кроме служанок, тут еще были и слуги, и еще какие-то непонятные претенциозно одетые личности – то ли жрецы, то ли воины.

      О! Наконец-то все эти бездельники узрели своего господина!

      И тотчас же бросились к нему, на ходу славословя:

      – О свет наших очей!

      – Солнценосный ягуар!

      – Вечно незатухающее светило!

      Так-так… Куатемок ухмыльнулся – солнценосный ягуар, значит?

      – Ну что, бездельники, опухли тут без меня?

      Слуги и служанки без слов бухнулись на колени. Надо сказать – почтительно, но и без особого страха. Один ушлый толстяк в длинном плаще – скорее всего, мажордом или как он тут назывался – поднялся на ноги первым:

      – О, мы так рады, так рады! Кечуак сказал: охота оказалась успешной.

      Кечуак? Наверное, этот тот «воин-ягуар». Главный.

      – Что, Кечуак уже явился?

      – Да, господин. Только что. Прикажешь уже жарить дичь для вечернего пира?

      «Жарить дичь для вечернего пира» – какие замечательные слова! Нет, ну право же, замечательные.

      Куатемок сейчас чувствовал себя каким-нибудь тургеневско-лесковским помещиком, этаким русским барином, вернувшимся с охоты и милостиво тискающим красивых крепостных девок. Некрасивых, впрочем, тоже… Кстати, о девках… Одна, та, что стояла у самой клумбы, выглядела очень даже ничего. Стройненькая, симпатичная… Пусть даже и с маленькой грудью… Да и худая… Да-да, худая – но это в ней и нравилось.

      – Что встали? – Толстяк-мажордом обернулся на слуг. – Ведите господина в дом – переодеться к приему.

      Ага… значит, тут уже обо всем знают. О том, что… ну, о приеме у царя-батюшки… сиречь – у тлатоани.

      Комната как комната, вернее, небольшая зала. Полутемная, без окон – свет попадал через распахнутые двери, на которых не было никаких запоров, – с расписанными яркими и чрезвычайно красивыми картинами стенами, она, судя по этим картинам и наличию мебели – небольших деревянных стульчиков без ножек и низеньких резных столиков, – играла роль приемной. Такие стульчики, как помнил Куатемок еще из прошлой своей жизни, назывались икпалли, производились в городке Куатитлан и всегда составляли предмет хозяйской гордости и жгучей зависти соседей.

      Вдоль стен располагались широкие плетеные сундуки для одежды и ширмы, позволяющие по мере надобности разгородить залу на несколько интимных уголков. Сквозь дверной проем виднелась примыкающая комната, тоже богато украшенная, с возвышением посередине в виде деревянной рамы с циновками, заменявшем богатым людям кровати (бедняки спали просто на полу).

      С порога осмотрев обстановку, Куатемок нерешительно остановился.

      – О, мой господин, – заглянул через плечо толстяк-мажордом. – Желаешь, чтобы на переодевании присутствовали все? Или, как обычно, только служанки?

      – Только служанки, – поспешно кивнул молодой человек, гадая: а будет ли среди них та, стройненькая? Впрочем, наверное, ее можно было бы просто позвать… только вот узнать имя.

      О, они влетели