От Заполярья до Венгрии. Записки двадцатичетырехлетнего подполковника. 1941–1945. Петр Боград

и других подразделений уже не помню.

      Командиры встретили меня вначале очень настороженно, но потом мы воевали дружно, относясь с большим уважением друг к другу. Не помню, на второй или третий день моего командования, незадолго до наступления вечера, раздался телефонный зуммер и телефонист докладывает:

      – Вас вызывает командир полка.

      Это было в первый раз за все истекшие сутки. Ни «здрасте», ничего, кроме мата:

      – Ты чего сидишь там, у тебя финны под носом открыли шлюзы и под этот шум подтягивают танки. Сейчас тебя с твоим батальоном разгромят.

      Я ему в ответ:

      – Шум слышу. Наблюдатели видят движение нескольких десятков одноконных саней по дамбе, у меня их нечем достать.

      Он опять:

      – Ты смотри мне, а то вот приеду, в уши нассу и заморожу!

      Мой ответ лаконичен:

      – Слушаюсь.

      Это потом, позже, спустя пару недель, я научился обстреливать финнов дальним пулеметным огнем из закрытых позиций. Причем довольно эффективно.

      Так я продолжал вести бои больше двух недель, а командира полка и комиссара так и не видел.

      Куриная слепота

      Боевые действия батальона, то оборонительные, то наступательные (главным образом контратаки), с переменным успехом длились до середины марта 1942 года, когда вдруг 15 марта я получил приказ сдать район обороны подразделениям 67-й стрелковой дивизии и сосредоточиться к утру 16 марта в рощах северо-восточнее населенного пункта Тенежечи, недалеко от командного пункта полка. Смену я закончил, едва-едва успев к утру, а вот выйти в течение ночи в указанный район не смог. И это пришлось делать уже с наступлением светового дня. Хорошо, что финская авиация в этот день не работала, несмотря на прекрасную погоду.

      Проходя мимо командного пункта полка, я впервые прибыл к командиру полка с докладом. Когда я зашел в блиндаж, где было уютно и тепло, особенно после окопов, я увидел перед собой высокого худого татарина в форме полкового комиссара (4 шпалы в петлицах). Он меня, к моему удивлению, очень приветливо встретил, поблагодарил, что я сумел за ночь сдать район, а то, что днем сосредоточусь в новом районе, – не очень хорошо, но авиация противника бездействует. Здесь он подозвал адъютанта, а мне сказал, скорее утвердительно:

      – Водку пьешь.

      Я не успел ответить, как адъютант поднес мне эмалированную кружку с водкой, а командир приказал немедленно выпить. Я ранее так много водки не пил и хотел было отказаться, однако мой комиссар батальона подергал меня за фуфайку и шепнул:

      – Пей, иначе будет скандал.

      Я выпил и хорошо помню, как с комиссаром едва-едва добрался к какому-то заброшенному дому, без окон и дверей, и свалился в угол спать, а начальник штаба Блинов стал оборудовать командный пункт.

      Я проспал, видимо, где-то часа три-четыре, а когда проснулся, в центре дома горел небольшой костер и было тепло. А на улице мороз 10–15 градусов и снегу не меньше метра высоты. Здесь же мне