«...Расстрелять!». Александр Покровский

восьмой?

      – Ближе к «каштану»!

      – Есть, ближе к «каштану», есть, восьмой!

      – Вот так, товарищ генерал!

      Генералы исчезают, время обедать, по отсекам расслабление, смех; командиры отсеков собраны в четвертом на разбор, все уже знают – толкают командира восьмого: «Он ему говорит: разрешите с вами поговорить, а этот ему: ну, говори, родимый… у старпома аж матка чуть не вывалилась, готовься, крови будет целое ведро, яйцекладку вывернет наизнанку». – «А я чо? Я ничо, «есть, так точно, дурак!»»

      РБН

      Город С. – город встреч. Подводная лодка в створе.

      – Взят пеленг на РБН столько-то градусов, – штурман потирает руки и сосет воздух.

      Офицеры в приподнятом настроении. РБН – это ресторан «Белые ночи». Офицерский ресторан. Там все расписано: и столы, и женщины.

      Рядом с РБН-ом двумя красными огнями горит вешка. При заходе в порт на нее берут пеленг.

      РБН – это флотская отдушина. В нем тот маленький винтик, которым крепится весь флотский механизм, сам собой развинчивается и, упав, теряется среди стульев и тел.

      В РБНе есть и свои «путеводители» – старожилы, знающие каждый уголок. У них сосущие лица.

      – Кто это?

      – Черненькая? Это Надежда. Двадцать шесть лет, разведена, ребенок, квартира.

      – А эта?

      – Танечка. Хорошая девочка. Двадцать восемь, свободна, и квартира есть. Здесь бывает каждый четверг.

      – Почему?

      – Рыбный день. Ловит рыбу.

      …Лодка ошвартована. Первыми в город сойдут: комдив – он был старшим на борту, и его верный оруженосец– флагманский по живучести. Они пойдут в РБН.

      Фонари, светофоры, деревья, автобусы, женщины – все это обрушивается на подводника, привыкшего к безмолвию, пирсу и железному хвосту своей старушки. На него падают звуки и голоса. Он, как бывший слепой, видит то, что другие уже давно не видят. Он идет среди людей, улыбаясь улыбкой блаженного. Он придет в РБН. Его тут давно ждут.

      – Проходите, – швейцар расталкивает «шушеру» у входа и втягивает офицера, – ваш столик заказан.

      – А ну, назад! – пихает швейцар «шушеру» в грудь. Офицер – самый стойкий любовник. В ресторане до 23 часов, обалдев от свободы, он пьет и пляшет, демонстрируя здоровье. Потом он берет вино и женщину и идет к ней, где тоже пьет и пляшет до четырех утра, демонстрируя здоровье. С четырех до пяти он охмуряет девушку. В пять с четвертью она его спрашивает: «Ты за этим пришел?» – после чего его берет оторопь, и она ему отдается, а в шесть тридцать он уже едет в автобусе на службу и чертит по дороге треки лбом по стеклу.

      – Раз-бу-ди… ме-ня… – говорит он собрату, совсем издыхая, – я посплю только… двадцать минут… а потом… мы пойдем… в РБН… – и затих. Он лежит, как мертвый, с мраморным лицом и полуоткрытыми глазами. И собрат будит его. Раздаются ужасные стоны. Стоя на четвереньках, он пытается встать. Встал. Пошел. Сам пошел. Под душ. После душа он готов в РБН…

      Я бы поставил им памятник: огромную трехгранную стелу, уходящую ввысь. К ней не скончался бы женский поток города С.

      Флагман и комдив уже сидят в РБНе. Они уже выпили столько,