Сорок дней спустя. Алексей Доронин

испытал, пробежав глазами скупые строчки приказа. Холодный липкий страх – это, оказывается, не метафора. Ладони стали скользкими, будто намазанные жиром; кишки сжались в тугой комок; сердце заколотилось, пропуская каждый четвертый удар. «Я начинаю Третью мировую. Земля погибнет. Все умрут…» – пронеслось тогда у него в голове.

      Но он не зря второй десяток лет бороздил океаны. Если его звание мог получить и болван, паркетный шаркун, то должность командира подводной лодки подразумевала наличие на плечах головы вместо уставной тыквы.

      Другому бы не доверили сегодняшнюю роль.

      Сильверберг был уверен, что эти страхи – привет из далекого детства. Ужас времен последней вспышки холодной войны, сбитого корейского «боинга» и памятной речи Рональда Рейгана. В той еврейско-интеллигентской среде, где он вырос (мать – дантист, отец – адвокат, оба бывшие «дети-цветы», верные избиратели демократов), было хорошим тоном костерить правительство, плевать на армию, а также верить в конвергенцию социализма и капитализма, мир во всем мире и прочий сопливый бред. Тогда, в эпоху первых персоналок, все «образованные люди» считали, что атомная война бессмысленна, ведь применение ядерного оружия приведет к гибели человечества. Верили в басню о страшной nuclear winter, из чего делался вывод, что надо срочно разоружаться и брататься с Советами. Тому, чтоб эти идеи просочились в их мозги, немало способствовали фантасты и «общественные деятели» (гребаные бездельники, лучше бы шли работать, вместо того чтобы пикетировать Белый дом или военные базы).

      Вот откуда эти мурашки. Но позвольте, времена изменились. Сорок лет назад силы были примерно равны; НАТО и Восточный блок могли уничтожить друг друга по пять-шесть раз и всю остальную планету раза два. А потом «империя зла» рухнула сама, и добрым джедаям не пришлось, рискуя жизнью, взрывать Звезду Смерти. Этим они займутся теперь. А то опять расплодились на территории бывшего USSR Дарты Вейдары.

      «И никакой WW3 не случится, – сказал себе Эбрахам. – Будет очередная операция по обламыванию рогов обнаглевшей стране третьего мира. Давно пора показать russkies, что они не лучше иракцев и иранцев, разве что белые. Странно, почему?»

      Маленького Эйба с ранних лет прочили в продолжатели одной из семейных династий. Только не лежала у него душа ни к зубопротезированию, ни к судебным тяжбам. Начитавшись Клэнси и Хайнлайна, он решил стать офицером.

      В Уэст-Пойнт он не прошел из-за политкорректных квот. Positive discrimination[1] была на пике, и принадлежность к слабому полу или угнетенному меньшинству значила не меньше, чем баллы на экзаменах. Зато он стал курсантом Военно-морской академии в Аннаполисе – женщины, эскимосы и геи тоже рвались в военные моряки, но чувство реальности в том, что касается самосохранения, государству пока не изменяло.

      С тех пор он ни разу не усомнился в своем выборе. Это была судьба.

      Видели бы старики его сейчас, подумал Сильверберг с мстительным удовольствием. Конечно, пришли бы в ужас, а то и в обморок бы грохнулись. Но его совесть чиста,

1

Positive discrimination (англ.) – «позитивная дискриминация», одна из ипостасей политкорректности, выражающаяся в предоставлении преференций так называемым угнетенным меньшинствам, в том числе при устройстве на работу и поступлении в учебные заведения.