Иерусалимский ковчег. Александр Арсаньев

указательный палец в кожаной белой перчатке был устремлен в грудь прозелиту. Я заметил, что у Виталия руки слегка подрагивали.

      Потом ритор стал задавать ему церемониальные вопросы, знакомые мне, как и всякому масону.

      – Клянешься ли ты сражаться со злом, воцарившимся в этом мире?

      – Клянусь, – прошептал Виталий побелевшими, искусанными губами.

      – Клянешься ли хранить священную тайну? – вновь вопрошал ритор.

      – Клянусь, – вторил эхом взволнованный неофит.

      Виталия подвели к столу, за которым сидели двенадцать человек, место председателя пустовало. Поручитель, лицо которого оставалось в тени, снял с его глаз повязку, Строганов зажмурился от яркого света. Алтарь освещали восемь огромных церковных свечей. К нему вели три ступени, означающие три последовательных рождения посвящяемого.

      – Сегодня ты повергаешься к вратам храма, – провозгласил ритор.

      Два брата встали из-за стола и под руки подвели Строганова к первой ступени. Ритор велел ему лечь. Виталий повиновался. Когда он встал, на него одели фартук Ученика с приподнятым нагрудником, изготовленный из кожи агнца.

      Так кто же посмел посягнуть на жизнь новообращенного? Эта мысль не давала мне покоя весь путь до дома.

      Я миновал аллею английского парка и подошел к парадному входу. Мира, кутаясь в кашмирскую шаль, уже поджидала меня на улице.

      – Яков Андреевич, снова что-то произошло? – догадалась она, с тревогой заглянув мне в глаза. Сегодня она нарядилась по европейской моде, и вряд ли кто смог бы угадать в ней индианку. Свои тяжелые черные волосы она спрятала под изящной шляпкой с вуалью.

      – Неужели, милая Мира, ты все еще не привыкла ко всяким неожиданностям, столько времени проживая со мной под одной крышей? – поинтересовался я, улыбаясь.

      С тех пор, как я возвратился с Востока и привез ее с собой из далекой Индии, она добровольно взяла на себя обязанности экономки в моем доме. Я подозревал, что Мира тайно влюблена в меня с того самого момента, как мне посчастливилось избавить ее от жуткой смерти на родине. Индианка слыла гадалкой в своей стране, и мне не единожды суждено было убедиться в ее прорицательских талантах.

      Мира вздохнула, ветер качнул ее дымковое платье.

      – Ты же продрогла! – воскликнул я.

      – Ничего подобного, – запротестовала Мира. – Я-то привыкла ко всему, – заявила она. – А вот Кинрю волнуется. Кажется, он возомнил себя вашим телохранителем!

      В этот момент Юкио Хацуми, именующий себя Кинрю, что в переводе с японского значит ни больше не меньше, чем золотой дракон, вышел из-за колонного портика, предваряющего мой особняк, по всей видимости, намереваясь преступить к привычным обязанностям бессменного ангела-хранителя. Он пристально взглянул на меня из-под коротких густых ресниц и спросил как бы невзначай:

      – Вскорости, вероятно, надлежит ожидать с визитом Кутузова?

      – С каких пор ты научился читать мои мысли? – поинтересовался я полушутя-полусерьезно.

      – С тех пор, как был