Ученик. Евгений Малинин

обрывок веревки. «Ну вот, один куда-то смотался», – подумалось мне.

      – Черный юмор – это тоже юмор, – раздалось вдруг в моей голове. Я закрыл глаза. – Еще полежим или все-таки посмотрим, что и как, – продолжил надоедливый, но чрезвычайно приятный и интеллигентный голосок.

      – Посмотрим, – пробормотал я, открыл глаза и опять сел.

      Окружающий пейзаж не изменился, разве что несколько потемнело – солнце уже скрывалось за горизонтом. Туман немного поредел, и мне стало ясно, что эту местность я вижу впервые. «Если это Куликово поле, то где Непрядва – хотелось бы напиться. Но больше похоже на Бородино. А может, это Косово поле», – плелись у меня в голове славянские исторические мысли. Округа и вправду была похожа на поле битвы, только трупов маловато да виселица не вписывалась в общую картину.

      И тут мой взгляд упал на мою собственную персону. Сначала я даже не понял, что это я. На ногах у меня были высокие, красные, с явно золотыми шпорами сапоги, в которые были заправлены странные, чрезвычайно грязные штаны, напоминающие галифе. Левая штанина – ярко-зеленая, правая – желтая. С плеч ниже пояса свисала кольчуга, клепанная из мелких деталей, похожих на перекрещенные восьмерки. Поскольку я не чувствовал металла, было ясно, что под кольчугой на мне рубаха. На правую руку была натянута желтая кожаная рукавица с приклепанными к ней поперечными металлическими полосами. Рука сжимала простую крестообразную рукоять длинного прямого клинка, покрытого запекшейся кровью. В перекрестье гарды мерцал синий глаз сапфира. На левой руке перчатки не было, а рядом валялся длинный кинжал, явная пара мечу.

      Я поднял левую руку и ощупал голову. Левую щеку саднило, а волосы над левым ухом были пропитаны запекшейся кровью. Но боли я не чувствовал.

      – Так, костюмы одеты, грим наложен, можно снимать, – проворчал я. – Репетировать не будем, а то главный герой окончательно рехнется.

      – Ну, понял, что и как? – снова раздалось в моей голове.

      – Ни фига я не понял. Лежу, не знаю где, в карнавальном костюме и разговариваю сам с собой. Или не сам с собой?

      – Не, не сам с собой. Сам со мной.

      – Сам с кем?

      – Со мной.

      – Неплохо бы видеть лицо собеседника.

      – А голоса тебе недостаточно?

      – Бестелесный голос навевает раздумья о собственном душевном здоровье. Или о возможности аудиообщения с давно повешенными телами.

      – Нет, с этими ребятами общаться вообще никак нельзя – у них же языки вырваны.

      – Интересный обычай – вырывать язык перед повешением. Это чтобы не раздражали палача перечислением его достоинств.

      – Да нет. Просто их языки еще много расскажут Арку. Или наврут кому-нибудь чего-нибудь.

      – Да, лучше беседовать с самим собой, чем с вырванным языком. И кто такой Арк? Большой любитель поболтать?

      – Вот это да! Отрубил руку по локоть, сам не знает кому!

      – Тут я что-то не понял. Повторите, пожалуйста, кто не знает кого, кому отрубил по локоть руку?

      – Ты – Арку. Или